Под знаменами Москвы

Алексеев Юрий Георгиевич

В своем обращении сторонники Москвы делают упор на два момента: во-первых, что Новгород «изначала отчина… великих князей, и от первого великого князя нашего Рюрика…»; во-вторых, что никогда — «от святого и великого князя Володимера» — новгородцы «за Латиною… не бывали, и архиепископа от них не ставили себе». Так впервые связываются два принципиально важных вопроса — о политической власти и церковном подчинении.

Однако спор на вече закончился победой «злодейцев» — они добились посылки к королю Казимиру официального посольства в составе Панфила Селивантова и Кирилла Макарьина. Оба — представители слоя житьих людей, следующего после бояр в новгородской социальной иерархии (впоследствии они поставили свои имена в договорной грамоте с королем Казимиром). Король принял посольство и дары «с любовью» и послал в Новгород князя Михаила Олельковича. «Новгородцы же прияша его с честью».

Нельзя не заметить, что в официозном московском рассказе допущена явная хронологическая несообразность. Выборы нового владыки состоялись 15 ноября (по достаточно достоверным данным Псковской летописи). Новгородское посольство в Москву было отправлено после этого, и вернуться в Новгород с ответом великого князя Никита Ларионов мог никак не раньше начала декабря (только на дорогу в оба конца он должен был потратить не менее 15—20 дней). Значит, по буквальному тексту рассказа, тогда — в декабре — и начались волнения на вече. Но ведь князь Михаил приехал в Новгород уже 8 ноября, еще до избрания Феофила. Следовательно, обращение новгородцев к королю (миссия Селивантова и Макарьина) и предшествующие бурные события на вече были еще гораздо раньше, задолго до смерти владыки Ионы. Официозный рассказ — явно публицистический памятник. Он не содержит точных дат, не соблюдает хронологии. Рассказчику все это было не важно — он стремился подчеркнуть идейно-политическое значение событий, конкретные детали его не интересовали.

Кто же такой Михаил Олелькович, посланный королем по просьбе новгородских послов и принятый «с честью» в Новгороде? Он правнук Ольгерда от его пятого сына Владимира, который «сидел на Киеве» (пока его не согнал оттуда Витовт). Старший сын Владимира Александр (Олелько) был женат на Анастасии, дочери великого князя Василия Дмитриевича ³ . В критический период борьбы с Шемякой, в 1446 г., «княгиня Олелькова» помогала своему брату, Василию Темному, находившемуся в Вологде, и его сторонникам, бежавшим в Литву и организовавшим заговор в его пользу ⁴ . Михаил Олелькович приходился, таким образом, племянником Василию Темному и двоюродным братом великому князю Ивану. Дед его, Владимир, тоже был сыном русской женщины — дочери полоцкого князя Ярослава Васильевича. И сам великий князь Ольгерд, наиболее удачливый и талантливый из литовских предводителей, был наполовину русским — его матерью была княгиня Ольга, вторая жена Гедимина, и он носил православное имя Александр. В окружении Михаила Олельковича, сына киевского князя, русская православная традиция, несомненно, была заметна. Но существовала и другая традиция. Брат Владимира Киевского, Ягайло, принявший католичество, — основатель польской королевской династии. Сын Ягайлы, Казимир IV, приходился Олельковичам двоюродным дядей. Таким образом, новый новгородский князь был связан родством и с православной Москвой, и с католической Вильной.

Однако решающее значение в истории имеют не родственные связи, а реальные политические интересы. Михаил Олелькович, как и его старший брат Семен (ставший киевским князем после смерти отца), — вассал короля Польского и великого князя Литовского. Без согласия, разрешения и даже без ведома своего сюзерена Михаил никак бы не мог принять приглашение новгородских бояр и стать князем в Великом Новгороде. Таким образом, московская версия о том, что Олелькович был послан в Новгород королем, достаточно правдоподобна. Приезд Михаила в Новгород — политическая акция, согласованная с королем и отвечавшая его интересам ⁵ .

Важен и другой момент — конфессиональный. Сын и брат киевских князей не мог не принадлежать к западнорусской церкви, во главе которой стоял киевский митрополит униат Григорий. На православие Олельковича падала тень Флорентийской унии, категорически отвергнутой в Москве. Приглашая и принимая Олельковича, новгородское боярство делало крупный шаг от Москвы к Вильне, от Руси к Литве, от московской православной митрополии к киевской униатской.

Уже много лет князем в Новгороде был Василий Васильевич Гребенка. Его дед Семен Дмитриевич, один из последних владетельных суздальских князей, умерший в декабре 1402 г., заслужил нелестную эпитафию московского летописца: «…служи четырем царем… поднимая рать на великого князя Московского, како бы найти свою отчину Новгородское (Нижегородское. — Ю. А.) княженье, и того ради много труда подъя, не обретая покоя ногама своима, и не успе ничто же, но аки всуе тружася» ⁶ . Сам Василий Васильевич Гребенка — «князь желанный нашего добра», как называл его новгородский летописец. И действительно, приглашенный новгородскими вечевыми властями, он вел совершенно независимую от Москвы политику в духе новгородско-удельных традиций. Но теперь новгородским боярам уже не нужен прежний «князь желанный»: с приездом Михаила Олельковича Василий отправляется на Заволочье готовиться к войне против Москвы.

Обращение великого князя к новгородцам не имеет успеха: «прежеречении… Исаковы дети и с прочими их поборники» только активизируют свои выступления. Они еще «наимоваху злых тех смердов, убийц, шильников и прочих безименитых мужиков», усиливая давление на своих противников.

За этим следует разрыв: великий князь, «потужив о них немало», «возвещает» митрополиту, своей матери и «сущим у него боярам его» о своем решении «пойти на Новгород ратью». Начинается Шелонский поход.

Несмотря на свой публицистический и заведомо пропагандистский характер — или, вернее, именно благодаря этому, — официальный московский рассказ дает возможность сделать несколько существенных выводов. Во-первых, в рассказе всячески подчеркивается миролюбие и долготерпение великого князя — он не хочет войны, рассматривая ее только как крайнее, последнее средство в решении конфликта. Сознание общности интересов русских земель пустило достаточно глубокие корни — обнажая меч против одной из них, великий князь считает необходимым представить эту акцию в возможно менее отрицательном свете.

Второй момент еще более важен. Выступая против Новгорода, великий князь защищает «старину», нарушенную новгородцами. Мотив «старины» — один из наиболее популярных в традиции средневекового мышления, основанного на исконных ценностях, освященных библейским авторитетом. «Старина» отождествлялась с правом. Защита «старины» — правомерное действие, тогда как нарушение ее было нарушением права. В глазах великого князя «старина» — исконное, изначальное, со времен Рюрика подчинение всех русских земель великокняжеской власти, т.е. средневековая патримониальная интерпретация политического единства Русской земли. Это — принципиально важный момент, который следует особо отметить. С таким историческим обоснованием мы встречаемся впервые. Великий князь стремится мыслить в широких исторических и политических категориях, в масштабах истории всей Русской земли. Прежде таких примеров летописи не знали. Походы на Новгород каждый раз вызывались конкретными причинами. Например, рассказывая о походе в 1456 г., летописец ограничивался лапидарным оборотом: «Князь великий Василий Васильевич за неисправление новгородцев поиде на них ратью» ⁷ . Даже сам Дмитрий Донской совершил зимой 1386/87 г. свой грозный поход на Новгород, «волости и села воюючи и жгущи», только потому, что держал «гнев… и нелюбие велико про волжан, что взяли (новгородские ушкуйники. — Ю. А.) разбоем Кострому и Новъгород Нижний» ⁸ . Никаких требований и претензий принципиального характера Донской (по летописи) не предъявлял. Новое осмысление Русской земли как единого политического целого (а не как совокупности княжеств) в принципе исключает удельную традицию — оплот новгородского сепаратизма.

Третий момент — связь политического единства Русской земли с единством церковным. Это тоже «старина», на этот раз — от князя Владимира. Защита «старины» политической перерастает в защиту «старины» церковной. Церковные вопросы, фундаментально важные для средневекового общественного сознания, впервые непосредственно вплетаются в канву политической борьбы. Поход против Новгорода — это поход не только против изменников государства, но и против отступников церкви [16] . Он приобретает характер нравственного императива ⁹ .

16

Вопрос об отношениях Новгорода с киевским митрополитом-униатом стоял уже давно. Еще митрополиты Иона и Феодосий обращались к Новгороду с призывом не признавать литовского ставленника Григория и не иметь с ним сношений. Этому же вопросу было посвящено послание великого князя Ивана архиепископу Ионе (РИБ Т. VI. № 86, 95, 100).

Кто же выступает в роли нарушителя «старины», изменника, отступника? Кто, собственно, является врагом великого князя всея Руси, врагом русской церкви и всей Русской земли? Московский летописец отвечает на этот вопрос недвусмысленно и однозначно. Это — кучка новгородских изменников, группирующихся вокруг Марфы Борецкой и ее сыновей. Именно от этой группировки и исходит все зло. Летописец нигде не говорит об антимосковских настроениях основной массы новгородского общества, т.е. «черных людей» как таковых. В его изображении союзниками Борецких выступают только «наймиты», подкупленные литовской партией. При почтении летописца к «старым посадникам» и «лучшим людям» казалось бы естественным его противоположное отношение к городским низам. Но он дважды подчеркивает, что на стороне Борецких именно «наймиты», действующие отнюдь не самостоятельно, а только по наущению. Такая интерпретация борьбы на вече имеет принципиально важное значение. Вся вина возлагается на кучку посадничьих детей «с прочими с их поборницы», они и есть изменники, а «безименитые мужики» — только их орудие, не более того. Резко отрицательно относясь к вечевым порядкам («людие невегласи государем зовут себя Великим Новгородом»), реалистически мыслящий московский рассказчик далек от противопоставления политики великого князя настроениям основной массы новгородского общества. Итак, в великокняжеском рассказе — целая концепция, раскрывающая цели, задачи и представления московского правительства.

В отличие от рассказа великокняжеской летописи «Словеса избранные» носят по форме подчеркнуто церковный характер. Написанные в чрезвычайно выспренном, велеречивом стиле в духе церковного красноречия, «Словеса» густо насыщены аллюзиями на ветхозаветные сюжеты и цитатами из Священного писания. В то же время «Словеса» содержат ряд важных исторических реалий, отсутствующих в рассказе, в них предъявляются конкретные обвинения новгородцам: 1) «пошлин не отдают»; 2) «которых земль и вод и суда от старины отступились князю великому, да те земли опять за себя поимали и людей к целованию привадили на свое имя»; 3) «на двор великого князя на Городище с большого веча прислали многих людей, а наместникам его да и послу… лаяли и бесчествовали»; 4) «в имени великого князя за отказом на Городище дву князей поимали силно, а людей перебили и переимали, и в город сводили, и мучили в его имени»; 5) «с рубежов с отчине великого князя и его братии молодшей отчинам и их людям многу пакость чинили… грубячи великому князю». К частным обвинениям добавлено общее, принципиальное: новгородцы держали «себе мысль, хотячи отступити от своего государя великого князя, и датися королю, латинскому государю, хотячи лиха всему православию».