Под знаменем быка
Шрифт:
Что касается Панталеоне, если он еще интересует вас, судьба обошлась с ним мягче, чем он того заслуживал, хотя и тут важно, с какой стороны на все это посмотреть. Ибо, как указывал любимый философ графа Альмерико, человек не выбирает роли, которую ему суждено играть в жизни, он играет лишь то, что ему дозволено.
Когда Чезаре и придворные покидали Читта делла Пьеве, о нем, запертом в подземелье, естественно, все забыли. В конце концов Чезаре вспомнил о Панталеоне и уже хотел отдать приказ задушить его, но ему сообщили, что бедняга заболел оспой и его поместили в карантинный барак. Как отметил фра Серафино, при этом известии по телу Чезаре пробежала дрожь, ибо ему вспомнилась сцена с гробом, и он выбросил Панталеоне из головы. Тем более что едва ли он нашел палача, который согласился бы задушить опального кондотьера.
Крепкое здоровье
На том и кончилась его карьера наемника, а потому он поплелся в деревню Лавено, под Болоньей, и одним апрельским утром ввалился в винный магазин Леокадии. Прося прощения, приник к пухлой груди женщины, которой пренебрег, находясь в зените славы. А Леокадия, такова уж женская натура, обняла его и, залившись слезами, простила за все, про себя возблагодарив болезнь, которая изуродовала Панталеоне и вернула к ней.
Так как идти ему было более некуда, я не сомневаюсь, что дальнейшая жизнь у них сложилась вполне счастливо.
ВЕНЕЦИАНЕЦ
Глава I
Великий никогда не испытывает недостатка во врагах. Прежде всего ему приходится иметь дело с менее великими, чьи честолюбивые помыслы он обращает во прах собственными успехами. А есть еще и люди-паразиты, сами ни на что не способные, кормящиеся умом и энергией тех, кто брызжет идеями и проводит их в жизнь, но при этом, осознавая собственную никчемность, готовых в любой момент подложить свинью своему благодетелю. На это толкает их мелочность натуры, глупое тщеславие. Величие другого ранит их самолюбие. Они в любой момент могут предать, ибо полагают, что, свалив объект своей зависти, смогут преодолеть пропасть, разделяющую их и его. Они отчаянные лгуны и вовсю пользуются этим единственным, пусть и сомнительным, даром природы. Они лгут о себе, своем могуществе, важности, значении, они лгут об объекте своей зависти, распуская о нем злобные слухи, принижая его достижения, делясь якобы известными только им подробностями его личной жизни, пачкая его репутацию грязью собственных измышлений.
По этим признакам только и можно их распознать: ибо дураку свойственны две характерные особенности: непомерные тщеславие и лживость, последняя, обычно, не более чем проявление тщеславия. Но лживость эта, свидетельство низкого интеллектуального уровня, не может обмануть никого, кроме самого дурака.
Все вышесказанное в полной мере относилось и к мессеру Паоло Капелло, послу Венецианской Республики при дворе ненавидимого ею Чезаре Борджа. Венеция с тревогой наблюдала за все возрастающим могуществом герцога. Она чувствовала, что постепенно он превращается в серьезного соперника на полуострове, который может подорвать ее могущество, хотя он еще и не покушался на ее территорию. Ненависть эта мешала Венеции дать объективную оценку Борджа, и судила она о нем по тем канонам, какие знала. А можно ли взвешивать поступки гения на весах, отмеряющих деяния галантерейщиков и торговцев пряностями? И потому Венеция стала самым ярым врагом Чезаре Борджа в Италии, врагом, не гнушающимся никакими средствами.
Конечно, она с радостью двинула бы на него свои войска, чтобы одним ударом покончить с человеком, захватившим Романью, на которую давно положили глаз жадные купцы, но ее останавливал союз, заключенный герцогом с Францией. Не имея возможности вступить в открытый бой, Венеция на том не успокоилась.
Она приложила немало усилий, чтобы испортить отношения Чезаре Борджа с королем Луи, но потерпела неудачу. Затем предприняла попытку привлечь на свою сторону другие итальянские государства, с которыми ранее враждовала, но они относились к Венеции отнюдь не с меньшим подозрением, чем к Борджа. А напоследок решила вернуться к испытанным средствам: убийству и клевете.
Для последнего они нашли исполнителя в никчемном мессере Капелло, в одно время после Венецианской Республики в Ватикане. Что касается наемного убийцы, то к нему мы вернемся ниже.
Этот Капелло был мастером грязных делишек. Работал он скрытно, дабы ничем не опорочить себя, не предоставляя герцогу ни единой возможности применить какие-либо репрессивные меры к неприкосновенной особе посла. Остается загадкой, как его не убили в самом начале его позорной карьеры. Пожалуй, это один из немногих крупных просчетов Чезаре Борджа. Решительный парень с кинжалом в руке мог бы какой-нибудь темной ночью перекрыть тот поток грязи, что вылился на Чезаре Борджа и его ближайших родственников.
Когда погиб Джованни Борджа, герцог Гандии, большой любитель женщин, славящийся своими любовными похождениями, убийцу так и не нашли, хотя подозревали многих, от его родного брата Джоффредо до Асканио Сфорца, кардинала вице-канцлера. А спустя год после его смерти по гостиным Рима пошел гулять подброшенный из Венеции слушок, естественно, не подтвержденный ни единым доказательством, что убийство организовал Чезаре Борджа. Когда Педро Кальдео, или, как его звали, Перротто, камерарий папы, упал в Тибр и утонул, опять же в Венеции сочинили, и никто иной, как Паоло Капелло, сказочку о том, что Чезаре Борджа лично зарезал бедолагу, искавшего спасения у папского трона. И хотя никто этого не видел, мессер Капелло изложил происшедшее с мельчайшими подробностями. Не забыл даже упомянуть о том, что кровь, брызнувшая после удара кинжалом, запачкала лицо Его святейшества. И когда турецкий принц, султан Джум, умер в Неаполе от желудочной колики, именно Капелло выдумал насквозь лживую историю о том, что Чезаре Борджа отравил принца. Записал он на совесть Чезаре и смерть кардинала Джованни Борджа, умершего от лихорадки в ходе поездки по Романье. Однако если все сплетни, пущенные Капелло, сравнить с тем вредом, что могли нанести удар кинжалом или чаша отравленного вина, поневоле приходишь к выводу, что этот Капелло был всего лишь мелким пакостником. Ибо находились люди и похуже его. Но действуя в интересах своей Республики, Капелло подбирал всю грязь, которой в избытке хватало в различных приемных покоях, дабы очернить в глазах не только современников, но и потомков как Чезаре Борджа, так и его родню. И действительно, многие из этих выдумок остались в истории. Прочитать их не составляет труда и теперь, хотя верить написанному совсем не обязательно. Я не буду приводить их в этой новелле, чтобы не отнимать у вас драгоценного времени.
Итак, мессер Паоло Капелло верно служил Венецианской Республике, но его истовые усилия никак не приводили к желаемому результату, а потому Венеция обратилась к более действенным, чем изощренная клевета, методам. Решение это они приняли в середине октября одна тысяча пятисотого года, того самого, когда на папский престол, приняв имя Александра Шестого, взошел Родериго Борджа. А склонил их к этому шагу Пандольфо Малатеста, нашедший у них убежище бывший правитель Римини, изгнанный Чезаре Борджа. Сам же город перешел к герцогу, расширив его владения и укрепив могущество.
Вот тогда-то Республика святого Марка и склонилась к мысли, что усилии ее посла при дворе герцога явно недостаточно. И поручила это весьма щекотливое дело патрицию, принимавшему близко к сердцу интересы венецианцев. Смелый, решительный, хитроумный, человек этот славился также и лютой ненавистью к герцогу Валентино. Вот его-то, принца Маркантонио Синибальди, Венеция и направила чрезвычайным послом в Римини, чтобы выразить герцогу лживые поздравления в связи с захватом последним города.
И чтобы подчеркнуть мирный и дружественный характер миссии, Синибальди поехал вместе с женой, красавицей из знатного рода Альвьяно. В Римини эта парочка прибыла в сопровождении свиты, пожалуй, чересчур многочисленной даже по меркам помпезной и кичащейся своим богатством Республики.
Принцесса ехала в карете, запряженной двумя белоснежными жеребцами в алых, расшитых золотом парадных попонах, края которых волочились по земле. Окна золоченой кареты закрывали занавески из золотой парчи, с вышитым на них крылатым львом святого Марка. Вокруг кареты роились пажи, все, как в одном из знатных венецианских семейств.
Охраняли карету конные нубийцы, наводящие ужас одним своим видом. Далее следовали полдюжины рабов-мавров в тюрбанах и арбалетчики, почетный караул принца. Принц, красавец-мужчина в щегольском наряде, восседал на рослом жеребце, которого вели под уздцы два грума, по одному с каждой стороны. Замыкали процессию домочадцы принца — его секретарь, слуга, пробующий блюда перед их подачей на стол, капеллан и раздающий милостыню. Последний пригоршнями бросал в толпу зевак серебряные монеты, дабы подчеркнуть величие своего господина и подвигнуть встречающих на приветственные крики.