Подари мне себя до боли
Шрифт:
Соня помотала головой.
— Мам, я с Левой рассталась.
— Соооняя, зачем? — мама села на пуфик перед трюмо, держась за сердце. — Вы же жениться собирались… а? Сонь? Ты говорила, что любишь…
— Мааам, — протянула Соня со стоном, — я и шоколад люблю, но я ведь замуж за него не собираюсь!
— Но как же… это все из-за него? — мама взглянула на букет.
Соня пожала плечами. И мама туда же…
— Я не знаю… я ничего не знаю, — она покачала головой. — Но, наверное, если бы не встретила его, не смогла бы самостоятельно понять, что перепутала дружбу с любовью.
— Да
— Нет, мама. Я сейчас впервые чувствую, что поступила правильно. Я лучше вообще одна буду, чем зачахну с Левой и его Кларой Абрамовной.
— Ты не знаешь, о чем говоришь, — у мамы влажно заблестели глаза, — я не желаю тебе своей судьбы! Ты думаешь, этот принц из сказки тебя замуж позовёт?
— Принц? Замуж? — грустно усмехнулась Соня, — Нет, мама, он, скорее, из отрицательных героев сказки. И не скрывает этого. Сладкими речами о любви никого в постель не заманивает, ничего не обещает. У него другие… приёмы. И потом, в замуж этот я особо и не стремлюсь.
Мама задумалась. Наконец, сняла обувь, тяжело со вздохом поднялась с пуфика и сказала:
— Пошли. Расскажу кое-что.
Соня поплелась следом, наблюдая, как Вера Александровна достала из кухонного шкафчика пузырёк с валерианкой, долго трясла им над маленькой рюмочкой с водой, затем замерла. Потрясла ещё немного, выпила залпом и села напротив Сони.
— Вот один такой принц встретился мне однажды. Я совсем молоденькая была, как ты сейчас. Тебе года четыре было. — Мама откашлялась. — Напористый, красивый. Бегал за мной, а я же замужем, для меня это было из ряда вон. Так он не сдавался. Все равно, говорит, моей будешь. Дочь твою, как собственную любить буду, тебя на руках носить всю жизнь. Ну и сдалась я, пропала. Закрутила с ним. А он своё получил и исчез — мама грустно улыбнулась. — Отец твой все узнал. И простить не смог, ушёл. Я всю жизнь себя виню, что из-за своей слабости лишила тебя отцовской любви.
Соня смотрела, как по щекам мамы покатились слёзы и не знала какие слова здесь нужны. И нужны ли? Наконец, взяла ее за руки и сказала:
— Мам, ты ни в чем передо мной не виновата! А отец… я понимаю, он мог наказать тебя, раз уж на то пошло, но я-то что ему сделала? Почему он от меня отказался?
— Решил, что и здесь я его обманула… — тяжело вздохнула мама, смахивая слёзы. — Ладно, как ты говоришь, проехали. Я просто хочу, чтобы ты была осторожна с такими, — мама снова кивнула куда-то в сторону зала, где стоял злосчастный букет, — лжецами.
— О нет, он предельно честен, — хмыкнула Соня, — Он сразу дал понять, что ему нужно.
— И что ты… собираешься делать? — с тревогой в голосе спросила мама.
Соня пожала плечами. Она посмотрела на маму — красивую, в сущности ещё молодую женщину. Подумала, что ведь она вполне бы могла ещё устроить свою личную жизнь. И давно. Но почему-то избегала отношений с мужчинами, посвятив всю себя дочери.
— Мам, — Соня подошла к ней, обняла за плечи, — а скажи честно, тебе понравилось с тем… ну, с соблазнителем? Тебе хорошо было с ним?
Вера Александровна сначала смущенно опустила глаза, потом посмотрела
— Да, Соня. Очень.
— А хотела бы снова испытать эти чувства? Повторить?
— Зная, что потом будет ТАК больно? Нет!
Глава 12
Got me flying high
Right where you want me to
Watch it, watch me burn
Right where you want me to
Dim the light, my lullaby
Touch me now, stop pretending
Fuck it, watch me burn
Michele Morrone «Watch Me Burn»
На утро понедельника у Макса были совершенно определенные планы. Моронский собирался, как минимум, поваляться с девочкой. Притянуть ее к себе задницей, дать почувствовать, как она действует на него — неприступная, упрямая, тёплая, нежная. Утонуть в аромате ее волос. Пощупать, наконец, как следует, даже помять немного. А там, как карта ляжет. Он бы дожал. По любому. Скромные овечки по утрам бывают весьма податливые. Вряд ли Соня оказалась бы исключением. Он же видел, как ее трясло там, у бассейна. Как она, сама того не осознавая, отвечала на его поцелуй. О, эта ее реакция обещала ему массу ярких впечатлений. Отличный тизер получился. И Макс бы на что угодно поспорил, что сама она бы не остановилась… Утром до зубовного скрежета хотелось подтвердить теорию. Ну, или опровергнуть.
Но вместо этого, пришлось срываться на рассвете, ехать черти куда, вызволять из-под ареста очень важный для Моронского «контрабас», потому что его остолопы не могут решить вопрос с таможней самостоятельно.
Уже одетый, остановившись почти на пороге комнаты, он бросил взгляд на спящую Соню. Полы халата разошлись, открыв Моронскому длинные стройные ноги и соблазнительную часть бедра. Макс глянул на циферблат наручных часов и тихо выругался. Прежде чем выйти из спальни, завернул в ванную и зачем-то стащил Сонины трусы с батареи, сунув их в карман брюк.
И не единожды потом пожалел о своём импульсивном поступке. Потому что решая чей-то серьёзный проёб, в котором завязли не только его бабки, но и чужие, он то и дело терял ход мысли, стоило ему сунуть руку в карман.
Разрулить ситуацию все-таки удалось и почти без потерь. Домой не хотелось. Макс решил закончить тяжелый день в своём личном Эдеме.
«Порок» принимал гостей ежедневно, без выходных. Но открывал свои двери строго с восьми вечера и до трех-четырёх часов утра. По понедельникам здесь, как правило, было немноголюдно. Так, с десяток постоянных толстосумов отдыхали в разных залах клуба.
Общение между членами клуба было не в правилах заведения. В «Пороке» царила полная конфиденциальность. Никаких телефонов и прочих средств связи с внешним миром. В клубе действовал определённый дресс-код. Лицо каждого гостя должна была скрывать маска. Поэтому, о том, что за соседними столиками могу сидеть хорошо знакомые друг другу люди никто даже не догадывался. Вместо имени — псевдоним и номер, выбитые на карте. Даже обслуживающий персонал носил специальные чёрные кожаные маски. В маске здесь был и сам хозяин. И все, что происходило в стенах заведения, никогда не покидало его пределы.