Подари мне себя до боли
Шрифт:
— На речку, не видишь? Красиво. Природа. Ты и природу не любишь так же сильно, как и меня?
— Не произноси этого слова, Моронский, — прошипела девушка. — Что ты можешь знать о любви, у тебя один секс на уме!
Макс взъерошил примятые шлемом волосы.
— Не знаю, — пожал он плечами. — Я люблю рибай, но у меня никогда не возникало желания его трахнуть.
О, это невыносимо! Просто невозможно! Соня закатила глаза и подняла голову к небу. Как с ним разговаривать? Как ему обьяснить? Что нужно сделать, чтобы он прислушался? Стать такой же циничной тварью, как
— Ты, вообще, любил когда-нибудь? — без особой надежды на вразумительный ответ, наконец, спросила она.
— Ну, в третьем классе мне очень нравилась одна девочка. Я ей признался в чувствах, а она подняла меня перед всем классом на смех. — Макс снял куртку и Соня невольно засмотрелась, как перекатываются под смуглой кожей твёрдые мышцы, увитые стеблями вен.
— И ты теперь отыгрываешься на всех женщинах? — она прищурилась, принудив себя отвести взгляд от его мощной груди.
— Пфф, зачем? — фыркнул Моронский, усаживаясь на брошенную на траву куртку и закуривая. — Я трахнул ее у себя в клубе, когда ее старый толстый муж сидел в соседнем зале, попивал мой коньяк и курил сигару, которой я его угостил. Гештальт давно закрыт, — глухо проговорил он, выдыхая сигаретный дым.
Соня шумно втянула воздух и покачала головой.
— Тебе когда нибудь говорили, что ты самый циничный тип на свете?
— Постоянно слышу! — совершенно невозмутимо ответил Моронский, — А я просто умею ждать.
Соня отвернулась от него, опустила голову и стала изучать шнурки на казенных ботинках.
Невыносимо было смотреть на него и слушать. Больно. И она не совсем понимала, почему именно больно. Почему эти его бестактные, порой даже хамские фразы так ранят ее? Он ей никто. Она его не звала в свою тихую размеренную жизнь. Соня вообще не должна была испытывать абсолютно никаких эмоций, кроме неприязни.
Но чувствовала. К сожалению.
Было в нем что-то такое, что притягивало. Этого Соня никак не могла отрицать. Его внешность (а сейчас Соня, наконец, набралась смелости признать себе, что Моронский чрезвычайно красив), внутренняя сила, мощь, власть, ум — редкое сочетание качеств, от которого легко можно потерять голову. И сама Соня чувствовала, что силы на исходе. Поддаться искушению, отдаться в его власть — так сладко, запретно. И она знала, что ощущения будут ни с чем не сравнимые, яркие, незабываемые. Чувствовала. И боялась. Знала, что перешагнув черту, пропадёт целиком, без остатка. А как жить после? Когда его игра закончится и он насытится? Что делать? В монастырь уходить?
— Ты сама-то знаешь, что такое любовь? — вопрос прозвучал неожиданно.
Соня, повернула голову в его сторону. С этого относительно безопасного расстояния она позволила себе тихонько разглядывать Макса. Он полулежал на траве, опираясь на локти и смотрел на спокойное течение реки. Да, он красив, как дьявол-искуситель. Длинные ноги, мускулистые крепкие бёдра обтягивала ткань чёрных джинсов. Широченные плечи, крепкий рельефный торс угадывался под чёрной простой футболкой. Разрозненные вкрапления рисунков на рельефных руках не портили его, а усиливали эффект дьявольского обаяния. Крупная цепь на
— Любовь… — начала Соня, тоже присаживаясь на траву, — это доверие, взаимопонимание. Это когда знаешь, что человек не предаст ни при каких обстоятельствах и знаешь, что и ты не предашь любимого человека.
— Скучно… Соня. — он оторвал травинку и закусил ее стебель зубами. — Ты перечислила вещи, которые абсолютно нормальны в любых отношениях. В дружеских, например, в партнёрских.
— А что тогда по-твоему «любовь»? — Соня подняла взгляд, чтобы посмотреть на его лицо.
Он как-то странно впился в неё цепким взглядом, будто размышляя, стоит ли развивать эту тему. Стоит ли Соня того…
— Не люблю разговоров о любви. Это напрасное сотрясение воздуха, бесполезная трата времени, — произнёс Макс, наконец. — Нет любви. Есть служение. Служение другому, которого ты считаешь достойным этого. Служение — это забота. Желание сделать жизнь этого человека ярче, вкуснее… желание, Соня. То, от чего никуда не денешься, не убежишь. Однажды пазл складывается и все. Намертво! Но это редкость, как паргелий или как двойная радуга.
У Сони почему-то защипало глаза.
— Но женщине необходима любовь… слова, нежность…
— Женщине необходима крепкая рука, которая сможет ее поддержать и направить, согреть или остудить. Мужчина, который может взять на себя ответственность за нее. Женщине необходимо знать, что ради нее кто-то будет действовать, а не болтать языком.
— И ты знаешь примеры? — спросила она, сглатывая вставший в горле комок.
— Конечно, — уверенно ответил он, — мои предки. Служение, Соня. Все остальное — это прилагающиеся эмоции. Найти человека, разделяющего эти понятия — один шанс на миллион.
— Значит ты не нашёл и сублимируешь в секс? Правильно?
Моронский усмехнулся и отбросил травинку. Перевёл взгляд темных глаз на Соню и сказал:
— Нет, Соня, неправильно. Я ничего не ищу. Меня все устраивает, я просто беру от жизни то, что хочу.
Снова у неё возникло какое-то горькое чувство разочарования. В который раз уже… Только у неё забрезжит надежда, что он способен быть нормальным, как Моронский произносит очередную свою циничную гадость и наступает тяжёлое похмелье. С ним нельзя терять бдительность, нельзя расслабляться. Нельзя очаровываться!
— Кстати, где твой любимый Арнольдыч со своей заботой и преданностью? — он повернулся к ней и глаза его зло вспыхнули. — Почему он не ищет тебя с собаками, вертолетами и Интерполом? Какой-то хер похитил его женщину, а он сидит — лапки склеил?
Соня не нашла, что ответить. Отвернулась и сникла.
— Только не говори, что сама не задаёшь себе этот вопрос! — услышала она после некоторой паузы. — Если бы ты была моей женщиной, ни один яйценосец не приблизился бы к тебе ближе ста метров.