Подари мне себя до боли
Шрифт:
— Хорошо, наверное, быть смелым, когда с тобой везде ходят два Амбала? — Соня попыталась съязвить, но для шпилек голос был слишком слаб и вибрировал.
— Ты про охрану? — губы его дрогнули в усмешке. — Так они его б и пальцем не тронули. Особенно если бы он попробовал вступиться за тебя. Даже если бы по морде мне врезал, я бы отвечать не стал. Я маленьких не бью. И они тоже. А я ждал, что он хотя бы попробует женщину свою из лап мудака вырвать!
Опять стало горько за парня, с которым Соню, между прочим, связывали два года отношений.
— Что
Пусть он уйдёт! Пусть оставит ее в покое! Пусть все будет, как раньше, когда она не знала его. Потому что было невыносимо признаться себе в том, что она чувствовала ужасно неправильное, запретное… влажное нечто.
— Чего хочу? По-моему, это более чем очевидно! — он плотнее вжался своим твёрдым дулом в Сонин живот и выдохнул ей в рот: — Тебя!
Поцелуй был совершенно не мокрый, каким ее целовал Лев. Он был горячий! То рваный, то плавный, то грубый, то нежный. Его губы то терзали до боли, то замедлялись, мягко лаская, по капле вытягивали способность к сопротивлению, заставляя подчиняться и отвечать. Ноги стали ватные. Руки перестали отталкивать его. Никто никогда не целовал Соню ТАК. И электричество пробегало в местах довольно плотного их соприкосновения, вынуждая ослабшее Сонино тело подрагивать. Неужели посмеет? Прямо здесь? В туалете? Против ее воли?
Но кого она обманывала? Соня должна была признаться себе честно: ее влекло к нему ещё тогда, в галерее. Только она не знала, что так бывает. Не знала, что внизу живота может так пылать и скручивать. Не знала, что между ног может быть так горячо, скользко и до боли невыносимо пусто… Ей никто никогда не рассказывал, что все эти сильнейшие переживания можно испытывать по отношению к совершенно незнакомому мужчине, бесцеремонно нарушившему ее личное пространство. Да, к тому же ещё и к редкостному хаму и беспринципному ублюдку! И так было всегда, когда он приближался. Да что там! Каждый раз, когда в ее мыслях возникал его образ.
— А что потом? — задыхаясь, почти беззвучно спросила Соня едва он оторвался от ее губ.
— Потом? — он чуть увеличил расстояние, чтобы заглянуть в ей в глаза и большим пальцем слегка провёл по нижней губе девушки. — Ну, не знаю, хочешь, пиццу закажем?
— А если я не хочу?
— Ну, не хочешь пиццу, закажем что-нибудь другое!
«Нет это не выносимо!» — Соня громко простонала в отчаянии, не зная, что дальше делать. Он подавлял ее. Парализовал волю, туманил рассудок. Нормальная девушка уже бы вопила во всё горло, царапалась, работала кулаками, каблуками топала, целясь в носки его ботинок. А Соня где потерялась? Решала какой из инстинктов является приоритетным в данной ситуации: инстинкт самосохранения или размножения? Что нужно делать: бежать или отдаться? Она призывала разум выдать правильный алгоритм, но процессор издал писк и издох…
— Что если Я тебя не хочу? — наконец, спросила она.
— Да, как же не хочешь? — хохотнуло чудовище, обнажив ряд ровных
— Это тело. Голова не хочет! — Соня покачала головой и отвернулась.
— Ну нет, без головы никак, я тебя целиком хочу, Софья Орлова! — прошептал он ей в висок.
Затем, вдруг, резко отпрянул от обессиленной, размазанной по стене Сони. Повернулся к зеркалу, двумя руками провёл пару раз по волосам, одернул рукава сорочки, и, снова повернувшись к ней, сказал:
— Поэтому, подожду ещё немного, я терпеливый!
На ходу прикуривая сигарету, он направился к выходу из уборной, оставляя совершенно растерянную и заведённую до предела Соню одну.
— Проходите, проходите — Моронский картинно поклонился девушкам, собравшимся перед закрытым туалетом в очередь. — Извините, что заставили вас ждать. Мы тут немного пошалили.
Он недвусмысленно поправил ширинку, подмигнул Соне и исчез за дверью.
Засранец!
Соня обессилено опёрлась ладонями на кусок цельного мрамора, служившим в туалете раковинами и в отражении увидела, как из пяти вошедших девушек две прыснули, сдерживая смех, три — оглядели Соню так, будто застали ее шарящейся в их сумках.
Она поправила волосы, одернула юбку, ворот рубашки и, держа спину как можно прямее, двинулась к выходу, провожаемая любопытными взглядами.
На танцполе зажигала Нелька.
— Ну, ты где опять пропадаешь? — перекрикивая басы, спросила у Сони подруга.
— В туалете очередь была! — соврала Софи и присоединилась к Неле.
***
Вот уже минут пятнадцать Макс наблюдал за танцующей Соней, сидя за барной стойкой, цедя Джек Дениэлс. И если б мог сожрать ее глазами, уже б сожрал. Как же она двигалась! Как отдавалась музыке! Макс тут же представил, как она так же будет крутить бёдрами, сидя на нем сверху голая… Будет. И очень скоро!
Зря он себе это представил. Под ремнём тут же обозначился бугор. Черт!
На Соне была узкая юбка до середины бёдер, из какой-то чешуйчатой ткани (как там это у них называется? в пайетках что ли?), переливающейся от ярко изумрудного до чёрного. Сверху на ней была простая белая, свободная рубашка. На ногах босоножки на невысоких каблуках, обхватывающие Сонину аккуратную, узкую стопу двумя тонкими ремешками. Вот вроде и одета скромнее всех танцующих девушек, а смотреть хотелось только на неё.
Рядом с ним за баром сидел большой, как медведь, мужик в рубашке в крупную клетку. Он так же, как и Моронский, смотрел на танцпол. Все внимание, на которое был способен клетчатый, было сконцентрировано на одной конкретной фигуре. На Сониной.
И Максу это не понравилось.
— Зачетная телка, бро! — сказал Макс, обращаясь к дебелому хипстеру с рыжей бородой-лопатой, который, казалось, уже пускал обильную слюну в свою растительность, глядя на танцующую девушку.
— Ага, — икнул рыжий, соглашаясь.