Подари мне себя до боли
Шрифт:
Пока в ресторане не увидел ее полные слез глаза. Она плакала из-за своего Арнольдыча. Не потому, что он, Моронский, по отношению к самой Соне вёл себя, как скотина, а потому что жалела своего хлюпика. Ей за него было обидно, а не за себя! А когда за нетронутый ужин расплачивалась, на Моронского взглянула с такой искренней ненавистью, что сомнений не осталось — она другая. Редкая птица. И поэтому она обязана быть ЕГО! На ночь. На день. На неделю. Ну, может, на две.
Но сейчас она ненавидела Моронского, а ее ярый отпор только раззадорил.
В офисе поздним субботним вечером, кроме Макса, находилась охрана, водители и сотрудник службы безопасности Моронского, который только что вошёл в кабинет.
— Максим Андреевич, — начал Николай, невзрачный, невысокий, но крепкий мужчина, — по объекту доклад разрешите?
— Разрешаю, Николай, и давай без этих ваших номенклатурностей.
Николай откашлялся.
— В общем, сработали билетики. Объект полчаса назад в «Стекло» прибыл.
«Объект. Прибыл». Как бы по-дурацки это не звучало, а суть одна — девочка попалась.
Автомобиль притормозил у служебного входа в клуб. За стенами здания глухо бумкала музыка. Моронский подошёл к массивной двери, воспользовался картой. Зашёл внутрь. Музыка стала значительно громче.
Макс поднялся несколько пролетов по металлической лестнице. Затем попетлял бесконечными узкими коридорами, вдоль технических и подсобных помещений, распугивая темноту здания датчиками движения. Наконец, снова пикнув картой, толкнул ещё одну тяжёлую дверь и оказался прямиком на втором этаже клуба «Стекло». Он бывал здесь редко, предпочитая «Порок». Но сегодня у него здесь было рандеву…
С балкончиков вип-лож хорошо просматривался весь первый этаж заведения. Там внизу, под невообразимую, завораживающую музыку, в свете прожекторов, колыхалось поле человеческого ковыля.
Найти в толпе Соню было нереально. И все-таки он ее нашёл. Смотрел на неё. Как она танцует. Пожирал глазами каждое ее движение и ненавидел эту музыку, за то, что сейчас девушка полностью отдавалась ей, а не ему.
***
Я здесь, что бы плавить стекла
Я здесь — сушите волокна
Я подвисаю, будто меч домоклов
Я здесь, что бы ты мокла
Я здесь, что бы дымок был
Я не даю тебе гореть, а мог бы
Твои фиолетовые лямки под футболкой давили недолго
О Боже мой, как нескромно
Ведь мы с тобою даже незнакомы
А я дарю тебе золототонны…
Я дарю тебе золототонны…
Среди домов бетонных
Среди корридоров и комнат
Я дарю тебе золототонны…
Я дарю тебе, дарю тебе, золототонны…
Я здесь… Я здесь, что бы ты мокла…
Я здесь… Я здесь — сушите волокна…
ZOLOTO «Золотонны»
Соня вышла из кабинки нетипично пустого для ночного клуба туалета, подошла к раковине, открыла кран и стала мыть руки. Услышала, как слева от неё скрипнула входная дверь. Кто-то вошёл, плотно закрыл за собой
— Я тут вспомнил, что не представился до сих пор! А это невежливо после всего, что между нами было! — Знакомый голос отразился от холодных мраморных стен и сердце Сони подскочило к горлу. — Меня Максимом зовут. Ты можешь называть Максом.
— Это женский туалет! — проигнорировала Соня последние фразы.
— Это мой клуб! — он медленно, даже как-то развязано двинулся к ней. Походкой хищника, загнавшего добычу в угол. На губах усмешка, а глаза жесткие.
— А, да. Это меняет дело… — начала отступать назад Соня. Пульс отбивал чечетку, руки похолодели, тело бросило в жар.
Зачем? Какой черт дёрнул ее послушать Нельку и дать притащить себя в западню!?
Отступать стало некуда. Спиной она ощутила холод мрамора. Сердце пошло уже галопом. Соня ещё сильнее вжалась в стену, когда он приблизился вплотную и упёр ладони в стену по сторонам от неё. Захотелось сжаться до атома.
«Мама дорогая!» — Соня зажмурилась прежде, чем сообразила, что выглядит это, мягко говоря, глупо.
— И как же тебя твой зверюга прямо ко мне в логово отпустил? — хрипло проговорил Моронский, чуть наклонив голову набок. — Или он не в курсе?
— У нас доверительные отношения. — пискнула Соня, сама не поняла что.
— При чем здесь отношения? — он наклонил голову на другую сторону, не разрывая зрительного контакта с Соней. — После того, как при нем его девушку чуть не трахнул какой-то хер, он глаз с тебя спускать не имел право! Или он куколд у тебя?
— Кто? — вопрос не вышел. В прямом смысле — голос сел.
— А ты не знаешь? Ну да… это такой мужик, которому по кайфу, когда его женщину на его глазах имеет кто-то… другой. — последнее слово он горячо выдохнул рядом с Сониным ухом, от которого стройным табуном до самых колен проскакали мурашки. Она даже непроизвольно дёрнула плечами, как бывает, когда вздрагиваешь от мороза. Но Соне было жарко. Даже смысл фразы дошёл не сразу. А когда дошёл, Соня задохнулась от возмущения и рука сама собой взметнулась к наглой физиономии Моронского.
— Ещё раз попробуешь так сделать… — он даже глазом не моргнул, а Сонину руку обожгло. Сильно. Моронский мгновенно перехватил и крепко сжал ее запястье.
— Что?! Что будет? Убьешь меня? Пусти, мне больно! — она попыталась вырвать руку из лапы Моронского.
— У меня на тебя другие планы, девочка, — он ослабил захват, но кисть не отпустил, — и это должен был сделать твой ЛеФ неделю назад, а не ты.
Макс поднёс Сонину руку к губам и поцеловал ее ладонь. Очень нежно. Так нежно, что Соню чуть не накрыло с головой. Она опять шумно сглотнула, ругая собственный организм за позорные, предательские импульсы. Он же все считывает. Все замечает. Ничего не скроешь. Она сколько угодно может храбриться и строить из себя мимозу, но тело-то! Тело-то выдаёт с головой ее агонию!