Подари мне жизнь
Шрифт:
— Зато башмаки на столько же больше, — отозвался тот. И это было истинной правдой. Они даже загибались кверху, как туфли у восточного звездочета.
— Ну что с Виталиком, с тем мальчиком из реанимации? — спросил Костя, сменив тон.
— Получше. Сейчас он снова в одной палате с Антошкой. Ты даже не представляешь, как мы с Милой рады.
— Все будет хорошо, — сказал Костя.
— И у тебя тоже, — ответил клоун. — А это вам на операцию. Пригодятся. Мила на новую мебель копила.
Он бросил на тумбочку конверт с деньгами.
— Спасибо, — растроганно сказал Костя. Он даже не знал, чем ему выразить свою благодарность, а потом добавил: — Я для вас гарнитур Екатерины Второй из Эрмитажа сопру.
— Вот и сочтемся, — усмехнулся Валера.
После ухода клоуна Константин стал названивать Наталье Викторовне. К телефону подошел Вольдемар и сообщил, что та уехала в больницу к Ольге. Дал адрес. Костя повесил трубку и начал сам собираться в роддом. Но в это время раздался еще один звонок в дверь.
— Папа, кто там? — крикнул Костя из комнаты.
А Петр Давидович застыл на пороге и слегка онемел, поскольку увидел Риту. В памяти замелькали кадры из бурного мамлюковского кутежа. Он стыдливо потупил взор и бочком пошел вдоль стенки.
— Доброе утро! — вежливо произнесла ему вслед Рита и усмехнулась.
— Угу! — отозвался «старый озорник». И скрылся в своем кабинете. Хорошо хоть, что Елизавета Сергеевна к этому времени уже ушла на рынок. Рита прошла в комнату к Косте.
— Ого! — произнес он.
— Чего это вы с отцом какими-то междометиями разговариваете? — насмешливо спросила она. — Вроде бы не шимпанзе, а мужчины, насколько мне известно. Впрочем, — добавила Рита, — во время любовного гона вы все в обезьян превращаетесь.
— На что это ты намекаешь? — спросил Костя, поглядев на стенку, за которой затаился отец. — Ладно, садись. Молодец, что пришла. Я сам тебе только что собирался звонить.
— Опять врешь. Ты к Ольге намылил лыжи. В больницу.
— Откуда знаешь?
— Звонила вчера Наталье Викторовне. Но сейчас не о том.
Она открыла сумочку и вытащила оттуда увесистый целлофановый пакет. Покачала его в руке, словно проверяя тяжесть или же намереваясь запустить им в маячившее перед ней лицо.
— Пять тысяч марок дал Гельмут, — раздельно произнесла она. — А двадцать пять тысяч долларов я выцарапала у Каргополова. В обмен на свободу. Но это все ерунда, я с него для самой себя еще в сто раз больше сдеру. Он у меня на коротком поводке ходит. Так что — бери на лечение.
— Рита! Ты в своем уме? — Костя даже не мог подняться со стула от изумления. Голова пошла кругом. Он все же вскочил и попытался заключить Риту в свои объятия. Но та холодно его отстранила.
— Ради вашего Антона, — сказала она. — А теперь мне пора. Каргополов ждет. Он ко мне шофера и телохранителя приставил, на лестнице торчат.
— Погоди! — вспомнил вдруг Костя. — Может быть, тебе расписку написать?
— Не надо, — усмехнулась она. — Мне и той достаточно. Которую я взяла с Ольги. На полмиллиона.
— А может быть, ты ее все же порвешь? — осторожно спросил он.
— Нет, — покачала она головой. — Я ведь пока не решила, как с вами обоими поступить. Это сегодня я добрая, а завтра злой буду. А тебя, Костя, запомни, не прощу.
Рита быстро повернулась и пошла к двери. Костя так ничего и не успел сказать.
Глава тридцатая
В ожидании невозможного
Константин так и не успел уехать в роддом. Поскольку раздался телефонный звонок, который сразу же показался ему очень тревожным. Он осторожно снял трубку, предчувствуя недоброе. Это был Вильгельм Мордехаевич.
— Срочно приезжайте в больницу, — коротко сказал врач. — Положение серьезное.
— A-а… что… — у Кости даже сперло от волнения дыхание.
— Здесь объясню, — и Попондопулос отключился.
Костя застыл у аппарата, глядя на фотографию Антона, которая теперь висела на стене. Это был один из тех снимков, которые сделал Михаил в своей фотостудии. Здесь малыш был запечатлен веселым и радостным, в гусарском мундирчике и кивере, на игрушечной лошадке и с сабелькой в руке. Что с ним теперь? Но времени на раздумья не было. Константин успел заскочить в кабинет к отцу, сказал ему, чтобы он дозвонился до Натальи Викторовны и чтобы она тоже ехала в детскую больницу. Потом выбежал на улицу, поймал такси и через тридцать минут был на месте.
На этаже явственно ощущалась какая-то суматоха. Сновали врачи и медсестры с медицинскими приборами. В палате Антона не было, а его кроватка оказалась в беспорядке — постельное белье скомкано, на нем виднелись пятна крови. Константину вновь вспомнился его минувший сон. Он побежал в кабинет врача, но Попондопулоса не было и тут. Какая-то нянечка сердобольно сказала ему, что надо идти в реанимацию. Костя бросился на второй этаж, но тут его остановил знакомый санитар, с которым они вместе работали в ночную смену.
— Погоди-ка! — сказал он. — Еще не все потеряно. Там над ним Вильгельм колдует.
— Когда случился приступ? — спросил Костя.
— Часа полтора назад. Из горла, из носа пошла кровь… Ну, как обычно, сам знаешь.
— Нет, не знаю, — ответил Костя. — Не хочу знать. Это «не обычно» и не должно быть «обычным»! Не должно!
— Успокойся, — санитар отвел его к балконной двери, открыл ее. — Покури лучше тут, на воздухе.
Сигарета дрожала в руках у Кости, он никак не мог зажечь спичку. Санитар щелкнул зажигалкой. А из реанимации в это время торопливо вышел Вильгельм Мордехаевич. Константин бросился к нему. Врач остановился, сумрачно взглянув куда-то в сторону.