Подари мне жизнь
Шрифт:
— А сегодня? — спросил Костя. — Сейчас? Сможешь?
— Позвони попозже, — ответила Рита, поскольку к ней уже направлялся Каргополов, сверкая глазами.
Он подошел к окну, открыл его, затем выхватил из вазы букет хризантем и вышвырнул его на улицу.
— О! Как это по-рюсски? — произнес Гельмут. — Досто-евщи-на! Иди-ет… Сумасшедь-ший хауз.
— Это он просто свою нежность выбросил, — поправила его Рита.
Почти сразу же Константин стал набирать номер Ольги. Подошла Наталья Викторовна.
— Костя, это ты? — спросила она. — Чего раньше не звонил?
— Да носился по разным делам, как угорелый! Дорогая теща, а я билеты достал в Израиль. Послезавтра летим.
— Ну вот, дождались! — голос у Натальи Викторовны прозвучал как-то невесело. — А не поздно ли?
— Да что случилось? — встревожился он. — Ольга где?
— Там, где ей теперь и положено быть, — в больнице. На сохранении она. Сегодня утром и положили.
— А можно ее оттуда вытащить?
— Не знаю, — ответила Наталья Викторовна. — Ты позвони завтра.
Костя услышал короткие гудки. «Неужели именно теперь все сорвется?» — подумал он в отчаянии. Потом бессильно повалился на кровать и от накопившейся за все эти дни усталости сомкнулись веки.
Глава двадцать девятая
Странные и чудесные столпотворения
После тревожного звонка из детской больницы, когда медлить было уже нельзя, Константин выскочил на улицу, схватил соседский мотоцикл — и помчался, не разбирая дороги. Он выжимал предельную скорость из «ямахи», выезжал на полосу встречного движения, проскакивал на красный сигнал светофора. От сумасшедшего полета по улицам и тротуарам Москвы у него рябило в глазах, дома и машины сливались в единое целое. Но он все-таки успел… Резко затормозил возле больничного пандуса, где уже стояла машина «скорой помощи». Бросив мотоцикл, Костя побежал к дверям, откуда вывозили каталку с малышом. Рядом шагал взволнованный, не похожий на себя Вильгельм Мордехаевич, за ним — Ольга, которую поддерживала за руку санитарка. А еще дальше — Валера в клоунском наряде.
— Ну как, что с ним? — сорвался первый вопрос с языка Кости. Он смотрел на Антошку, а тот держал в руках полицейскую машину, столь любимую им игрушку. Глаза у мальчика были закрыты.
— Плохо, — коротко бросил Попондопулос. — Сами видите.
— Я заканчивал представление, а тут с ним и начался приступ, — вставил подошедший Валера.
Антон тяжело задышал. Теперь он открыл глаза и стал смотреть на всех, переводя взгляд с одного на другого. Во всем его облике чувствовалось непереносимое страдание. Ольга склонилась над ним и что-то прошептала. Потом взглянула на Попондопулоса.
— Он хочет, чтобы Валера ехал с нами, — попросила она. — Он так привык к клоуну.
— Пусть едет! — махнул рукой врач. — Если только машину не раздавит своим весом.
— А я? — подал голос Костя.
— Ну и ты, разумеется, — сказал врач.
Пока перекладывали Антошку с каталки на носилки, Костя успел спросить у Ольги:
— Ты же на сохранение легла, как здесь очутилась?
— Вот потому и очутилась, что малышу плохо стало. Как чувствовала. Сказала там, что мне лучше, — и сразу сюда. Успела.
— Я тоже успел.
— Слушай, Костя. А может быть, мы опоздаем?
— Не думай так, — сказал он уверенно. — У меня билеты с собой. Наш рейс через час. Успеем.
Костя побежал к шоферу «скорой» и велел гнать в аэропорт изо всех сил.
— Если опоздаем, — добавил он угрожающе, — тебя первого уложу на каталку.
— Что мы, не понимаем, что ли? — ответил шофер и стал заводить мотор.
Костя забрался в салон машины, где уже сидели все остальные.
— «Ямаху» надо убрать с дороги, — сказал Вильгельм Мордехаевич.
Пришлось Косте вновь выскакивать из «скорой» и оттаскивать мотоцикл в сторону. Но тут случилось одно из тех недоразумений, которые обычно происходят в жизни в критических ситуациях. Шофер то ли по дурости, то ли решив, что Костя остается, дал газ, и машина рванулась с места.
— Стой! — заорал Константин, грозя вслед кулаком. Но было уже поздно. Памятуя о наказе, шофер выжал предельную скорость и «скорая» скрылась из глаз.
Ничего не оставалось, как вновь вскочить в седло и помчаться следом. Началась погоня, которая могла закончиться весьма плачевно. «Скорая помощь» неслась по улицам, подрезая весь транспорт, а за ней летел на мотоцикле всадник без шлема, при этом еще и не прекращая материться. Догнать их удалось лишь на втором кольцевом шоссе. Константин вырвался вперед на десяток метров и, махая рукой, затормозил перед «скорой». Та также остановилась.
— Идиот! — заорал он, выскакивая из седла и подбегая к машине. — Меня-то чего забыл?
— Я думал, ты остаешься, — сказал шофер, сконфузившись. — Прыгай в салон. Не робей, успеем!
Костя вновь забрался в машину, где Вильгельм Мордехаевич массировал Антошке грудную клетку.
— Костя? — спросил малыш. — Ты где был?
— За тобой гнался. И как видишь — догнал. Только я не «Костя». Я твой папа.
Почему это у него вырвалось? Он не знал. Но признание само рвалось из груди, из сердца.
— Папа? — удивленно спросил Антошка и еще шире раскрыл свои васильковые глаза. Они стали просто огромными на его бледном, исхудавшем лице.
— Папа, — подтвердила Ольга, гладя его ручку.
Антошка недоверчиво посмотрел на Вильгельма Мордехаевича, потом на Валеру. Оба они, не сговариваясь, кивнули головами.
— А почему же ты до сих пор молчал? — обратился теперь к Косте малыш.
— Потому что был непроходимым дураком, — сознался тот, глотая накопившиеся в горле слезы. — Теперь больше не буду.
— Он поумнеет, это точно, — согласно кивнул Попондопулос.
— Он обещает, — подсказала Ольга, почему-то держась теперь за свой живот. Лицо ее вдруг исказила боль.