Подари себе рай (Действо 3)
Шрифт:
Иван узнал свой почерк на конверте.
– Мое, - выдавил он из себя.
– Позвольте, но откуда оно у вас? И какое вы имеете право...
– Не позволю!
– Бивень поднялась во весь свой гренадерский рост.
– Вы спрашиваете - откуда оно у меня? Отвечаю - за моральную чистоту партии болеют многие органы и учреждения. А чем интересоваться чужими правами, вы лучше ответьте членам парткома - какое вы имеете право разрушать семью? Ваша жена воевала на фронте, а вы привели в свой дом любовницу и прижили с ней ребенка! И это не все. Будучи в командировке в Америке, вы вступили в адюльтер с француженкой и от нее у вас тоже есть сын!
Члены парткома зашумели, воззрились на Ивана. Он сидел, словно в воду опущенный, внезапно постаревший на десяток лет и молчал.
– Товарищи!
– Муромцев тоже встал со стула, поднял руку, требуя тишины.
– Я решительно против подобного рода разносов.
– Что вы предлагаете?
– Бивень, прищурившись, зло смотрела на философа.
– Назначить комиссию, пусть разберутся.
– Хорошо, - почти радостно согласилась Бивень.
– Только ей кроме всего, о чем я уже сказала, придется разобраться и с директорской дачей. Есть данные, что строится она на институтские средства и за счет наших фондовых стройматериалов.
Две встречи определили смелость, с которой Бивень выступила против директора с открытым забралом. Зная почти наверняка о более чем прохладных отношениях между министром и директором, она напросилась на прием к Калашникову. Принесла весьма существенный компромат - а) моральное разложение и б) дача. Никак не проявляя своей радости - а он давно и люто ненавидел "этого везунчика, этого любимчика Крупской и Потемкина", министра исподволь подбросил столь же недалекой, сколь и завистливой Марии Трофимовне свой, глубоко субъективный взгляд на монографию. (Как потом посетует в разговоре с Сергеем Иван: "Надо же было так угораздить Бивень оказаться в нужное время и в нужном месте"). Закончил министр беседу так:
– Это, без сомнения, внутреннее дело вашей организации. Но если вы решите создать комиссию по рассмотрению полученных сигналов - а их, как я вижу, собралось предостаточно - министерство будет вынуждено отстранить вашего директора от должности. Временно.
Последнее слово Калашников произнес без нажима, но Мария Трофимовна прочитала его смысл безошибочно: "Действуй!" И когда она взялась за дверную ручку, добавил озабоченно:
– Одновременно будем думать о преемнике... Или преемнице.
"Чем я не преемница?
– думала она, торжественно спускаясь в раздевалку министерства по главной лестнице.
– Я такой же кандидат наук, как и Иван. Поддержать мою кандидатуру есть кому и в ЦК, и в МК, и в райкоме. В двоемужестве не замечена, более того - никогда замужем не была. Дач не строю. И вообще - директор Московского Городского Педагогического института имени В.П.Потемкина Мария Трофимовна Бивень! Звучит!"
Однако, главная встреча произошла месяцем раньше. Как-то вечером, когда она по обыкновению засиделась в парткоме после заседания секретарей факультетских бюро, к ней зашел начальник Первого отдела Антон Лукич Парфёненко. Фронтовик, инвалид войны, он, как и она, был бобылем и в институте дневал и ночевал.
– Чего тебе, Лукич?
– едва оторвав взгляд от еще тепленького протокола, спросила она.
– Разговор есть, - посмотрев на технического секретаря Настену, принесшую протокол, пробурчал он.
– А я ушла, - поняв его взгляд, заявила девушка и выпорхнула из кабинета.
– Устала я, - бросив протокол на стол и потянувшись, произнесла Мария Трофимовна. Подавила зевоту: - Чего-нибудь срочное?
– Не то, чтобы очень, - отвечал начальник секретной части.
– Звонил Алексей Петрович. Просил тебя позвонить ему, когда у тебя будет свободная минутка. Он твою занятость уважает.
– Кто такой этот Алексей Петрович?
Лукич наклонился к Марии Трофимовне, вполголоса доложил:
– Генерал Семин. В секретариате Берии Лаврентия Палыча служит.
– Генерал с Лубянки?
– поморщилась Мария Трофимовна.
– Неужто опять наших студентов на фарцовке застукали?
– Не похоже. Больно ласково говорил. Обычно с Лубянки хамят, а этот очень даже обходителен.
Бивень глянула на часы:
– Теперь уж поздно. Завтра позвоню. Давай телефон.
Назавтра с самого утра закрутила-завертела Марию Трофимовну институтская рутина - переходы-переезды из здания в здание, с факультета на факультет: контрольное посещение лекций, проверка студенческой столовой, присутствие на экстренном "треугольнике", на закрытом заседании одной из многочисленных кафедр с обсуждением скандальной связи почтенного профессора со студентками. Лукич отловил ее где-то во второй половине дня в преподавательском буфете в здании в Гагаринском переулке.
– Генерал опять звонил, - сообщил он, терпеливо дождавшись пока Мария Трофимовна откушает чай с бутербродами.
– Настойчиво просил с ним связаться. Сказал, в отпуск собирается, так перед ним непременно переговорить надо.
– Пошли в деканат, - скомандовала Мария Трофимовна.
– Как, говоришь, его звать-то? Алексей Петрович? Фамилия Семин? Сейчас, - она начальственно придвинула к себе телефон, набрала номер.
– Говорит Бивень, мне бы товарища...
– Мария Трофимовна, - перебил ее переливчато густой баритон.
– Когда мы могли бы с вами увидеться?
– Завтра вас устроит?
– Чудесно! Часика в три?
– Годится.
– Тогда запишите адресок.
– И он назвал один из переулков между улицами Горького и Чехова, ближе к Садовому кольцу.
С виду дом был неказистым трехэтажным строением конца прошлого столетия. Полутемная, выщербленная лестница, скромная обшитая грубым коричневым дерматином дверь, засиженное мухами и затянутое паутиной окно на лестничной площадке. На звонок дверь тотчас же распахнулась и в глаза Марии Трофимовне ударил яркий свет. Квартира являла резкий контраст и с внешним видом дома, и с лестничным интерьером. Ковры, зеркала, модная полированная мебель.
– Шикарно, - снимая пальто и причесываясь, молвила она.
– И не подумаешь, что здесь может быть так ... изысканно.
– Служебное помещение, для встреч особо важных персон, многозначительно заметил Алексей Петрович, приглашая гостью в гостиную. Семин оказался щуплым, худым, низеньким. "Мужчинка. От горшка два вершка, отметила про себя Мария Трофимовна.
– И ведь как даже такого соплю генеральские лампасы красят. Не Суворов, но явно на государевой службе не последний ярыжка".