Подари себе рай
Шрифт:
— Все в порядке, Харитоныч, — начальственно бросил тот, взглянув на Сергея.
До извозчичьей стоянки было метров триста, и Сергей шел вразвалочку, как бесцельно фланирующий жуир. Он сразу же заметил «хвост» — двоих коренастых, одетых в одинаковые костюмы и туфли парней. «И точно — оба со смазанными лицами, без особых примет. Все точно, как говорили в Москве…»
Он вспомнил последний предотъездный день. После серии бесед, инструктажей, ситуационных проверок и отработки десятка возможных вариантов хитроумных вражеских ходов и провокаций Сергей был принят Вячеславом Рудольфовичем Менжинским. В кабинете председателя ОПГУ напряженное волнение, которое Сергей испытывал перед этой встречей, как-то незаметно сменилось спокойным ощущением близости к старшему, строго-заботливому, искушенному жизнью брату.
—
Сергей напрягся, и заметивший это Менжинский улыбнулся и глянул ему в глаза. И от этого взгляда Сергею вдруг стало тепло, как в детстве, когда отец ласково клал свою большую ладонь на его голову. А Менжинский, переходя на «ты», продолжил:
— Хорошо, что у тебя такие друзья — Никита и Иван и что есть опыт партийной работы на таком славном заводе, как «Арсенал». Наша служба, я вижу, тебе по сердцу. Она тяжела, пожалуй, как никакая другая. И потому, что она скрыта от людских глаз, о ней много кривотолков, басен и побасенок. Да, приходится быть и рыцарем «плаща и кинжала». Главное же — надо трудиться вот этим. — Он коснулся пальцем лба, смолк. Подошел столу, долго искал нужную бумагу, вернулся с ней к Сергею.
— Теперь о вашей поездке. — Менжинский опять перешел на «вы». — В свое время Феликс Эдмундович своим особым распоряжением запретил использовать в нашей работе кого бы то ни было из бывших, особенно во внешней разведке. Тот, с кем вы выйдете на связь в Варшаве, представляет собой редчайшее исключение. Дзержинский знал его лично по революции пятого года в Польше. В седьмом году по заданию партии он дал себя завербовать Третьему отделению. В семнадцатом мы его не раскрыли, и после двадцатого он перешел в Дефензиву. Я с ним встречался лишь раз в девятнадцатом году в Киеве. Что он из себя представляет сегодня и кому служит верой и правдой — сказать затруднительно. Информация от него поступает скупая, хотя и достоверная. Мы на всякий случай всегда перепроверяем. В числе прочих объектов в его поле зрения находится прелюбопытная особа: известная певица Крыся Вишневецкая. Агентурная кличка Рысь. Не думаю, что она выйдет на вас, обычно она работает в высших сферах. Однако и исключать такую вероятность я бы воздержался. В любом случае присмотритесь ко всем, с кем вам доведется так или иначе общаться. Иной раз свежий острый взгляд кардинально меняет устоявшиеся оценки и представления. Кстати, ваш напарник по поездке — опытный, заслуженный товарищ. Мы с ним вместе на Украине работали. Теперь он по возрасту для оперативной службы уже не подходит. И мешки с диппочтой таскать ему не пристало. Игнат Савельич — один из наших аналитиков. Но в любой переделке на него можно положиться как на самого верного друга. А переделки и передряги, — он вздохнул, посмотрел пристально на Сергея, — они и в обычной-то жизни частенько случаются. А в разведке… И еще о риске. Разумный, иногда и предельный риск всегда является нашим неизбежным спутником. Но при этом успешная акция расценивается как подвиг, а плохо подготовленная и неоправданно рискованная и потому провальная — как авантюра. Как авантюра! — повторил Менжинский громко, словно доказывая это кому-то. Он вдруг улыбнулся застенчиво, словно извиняясь за резкость: — Вопросы есть?
Сергей встал, вытянулся:
— Я и так отнял у вас столько времени, Вячеслав Рудольфович.
Менжинский тоже встал, подошел к книжному шкафу, достал небольшую книжицу. Раскрыв, понюхал страницы, спросил:
— Вы любите, как пахнет свежеотпечатанная книга? Я обожаю. Хорошая, умная книга — ее рождение — всегда праздник. Вот возьмите, это перевод романа «Прощай, оружие» американского писателя Эрнеста Хемингуэя. Он поможет вашему пониманию американского характера. Корреспондентка из Чикаго Элис — так, кажется, ее зовут? — перспективное знакомство. И девушка, достойная во всех отношениях.
Сергей потупился, пытаясь изо всех сил скрыть радостную улыбку. Зато, выйдя из высокого кабинета, чуть не вприпрыжку заспешил по коридору, удивляя своим бурным легкомыслием степенных сотрудников и предельно сдержанных посетителей самого строгого ведомства страны…
Извозчик Сергею достался лихой, команды «налево», «направо», «назад», «вперед» он принимал с веселой ухмылкой. Двое со смазанными лицами с тревогой следили за маневрами коляски, в которой сидел «цей треклятый москаль». Им-то попался старый горбатый кучер. При каждой команде поворачивать или разворачиваться он бурчал, что паны сами не знают, чего им угодно; сказали бы сразу, что им надо, а то: «Маршалковская! Иерусалимские аллеи! Старе Място! Нове Място! Костел Святого Креста! Театр Польски! Опять Старе Място!»
Наконец на пересечении Иерусалимских аллей и Маршалковской, когда филеры приотстали, Сергей сунул парню в руку крупную купюру и, пригнувшись, соскочил на землю, мгновенно затерявшись в праздной толпе. В тринадцать пятьдесят пять он дважды прошелся вдоль вместительной витрины антикварного магазина. Сигналом тревоги должен был служить большой Будда из желтого металла, выставленный в самом центре. Вместо него там стояла высокая тренога из розового дерева, на плоской вершине которой в раскрытом синем бархатном футляре красовалось бриллиантовое колье с тремя крупными рубинами. Войдя в магазин, Сергей был удивлен громким смехом, шумом мужских и женских голосов, музыкой, которые доносились из раскрытых справа и слева дверей. К нему подскочил набриолиненный юнец — модная крахмальная рубашка, галстук бабочкой, узенькие брючки, лаковые штиблеты, — затараторил по-польски. Терпеливо выслушав его, Сергей небрежно, с классической интонацией обитателя британских островов произнес заученную фразу:
— I would like to see mister Zdeneck Boguslavsky, please!
— О, вы англичанин! Или американец! — засуетился юнец. — Я сию минуту доложу хозяину. Пан может присесть. Прошу, прошу! — И, пододвинув гостю стул, он исчез за тяжелой портьерой, которая закрывала всю дальнюю стену. Между тем за правой и левой дверями продолжалось веселье. «В антикварных магазинах, в наших во всяком случае, — подумал Сергей, — всегда стоит сосредоточенная тишина. Покупатели размышляют над ценами, прикидывают свои возможности, изучают вещи. А здесь — как в кафе-шантане в ночное время».
— Пан желал меня видеть? — Перед Сергеем стоял среднего роста мужчина. Холеное лицо, ухоженные руки, дорогая светло-синяя тройка. Холодные серые глаза ощупывали незнакомца, брезгливо сложенные губы говорили, что их обладателю крайне досадно, что его отвлекли от чего-то крайне важного.
— Пани Васильковская сообщила мне в среду, что у вас имеется старинный тибетский Будда из Лаосского монастыря. — Сергей произнес эту фразу медленно, с небольшими паузами, вертя при этом в руках и разглядывая со всех сторон баварскую фарфоровую статуэтку. Фраза являлась паролем и одновременно вторичной проверкой сигнала тревоги. Хозяин магазина молчал, и Сергей, поставив статуэтку на полку, встретился с ним взглядом. Только тогда тот, словно очнувшись от гипноза, проговорил:
— Любезная пани Васильковская права. Был Будда из Лхассы, но, увы, продан. Зато есть прелестный танцующий Шива из Лахора.
«И отзыв, и подтверждение, что все чисто», — с облегчением улыбнулся Сергей. Рукопожатие было крепким с обеих сторон. Глаза Богуславского потеплели.
Хозяйским жестом он пригласил гостя в свой роскошный кабинет-кунсткамеру. Плотно закрыв дверь, пан обнял Сергея:
— Заждался!
Получив шифрованное послание, усадил Сергея на диванчик («собственность Людовика XIV»), прошел в маленькую смежную комнату и пробыл там минут двадцать. Появившись, сказал, разведя руками:
— Центр требует предельной активизации. Впрочем, оно и понятно — центр всегда этого требует. Хотя прекрасно знает: каждую секунду хожу по острию кинжала.
«Почему кинжала? — удивился про себя Сергей. — Почему не ножа? Что у него — горцы есть в родословной?!» — Но вы не обращайте внимания на то, что я ворчу. Проблем тысяча, времени на их решение никак не хватает, вот и становишься брюзгой. Когда отправляетесь домой? Через два дня? Отлично, я подготовлю всю информацию.
Богуславский провел холеными пальцами по лицу — ото лба к подбородку — и словно стер с него печать усталости, озабоченности. Перед Сергеем вдруг предстал не обремененный тяготами жизни, не измотанный подозрениями и страхом пожилой господин, а жизнерадостный, жаждущий веселых приключений, почти молодой человек.