Подарок фирмы
Шрифт:
Я отпил еще глоток. Лола должна была уже заметить меня. Антонио продолжал вытирать стойку. Потом поднял глаза.
— И ты это сделаешь? Ты?
Я улыбнулся.
— Хочешь убедиться?
— Ты мне за это заплатишь.
— Шанхай не подорвет твою торговлю.
Я положил на стойку пятьсот песет и в этот момент услышал позади стук каблучков.
— Ты уже уходишь? — спросила Лола.
Черные шелковистые волосы, перехваченные зеленой лентой, доходили ей до пояса. Декольтированное платье было такого же цвета, как лента. Кожа на груди была
— Выпей что-нибудь, Лола, — предложил я.
— Ментоловый со льдом, Антонио, — попросила она.
Антонио пошел колоть лед.
— Зачем ты пришел. Тони? — Она облокотилась на стойку рядом со мной, потом подняла руки, чтобы откинуть спадавшие на лоб волосы.
Спокойно смотреть на это я не могу. Лола не брила волосы под мышками, она их подрезала, а я с четырнадцати лет при виде женщины с закинутыми за голову руками начинаю ощущать признаки тахикардии. Чуть-чуть отодвинувшись от нее, я взял со стойки пятьсот песет.
— Ты мне не ответил, — Тони. Зачем ты пришел?
— Сам не знаю.
— Не знаешь?
— Думаю, что нет.
— Я работаю в этом притоне последнюю неделю. Через три дня уезжаю. Мягкая улыбка слегка тронула ее губы. — Репетирую очень хорошее шоу.
Подошел Антонио со стаканом зеленого ликера, в котором плавал мелко нарубленный лед. Его кривая улыбочка давала понять, что он в курсе наших с Лолой дел.
— Налей еще джину.
Он пошарил под прилавком и вытащил тот самый стакан.
— Ладно, — сказал я и отпил глоток. Лола потягивала ментоловый ликер.
— Сейчас он тебе уже кажется хорошим, а? — спросил Антонио.
— Исчезни, у нас личный разговор.
— Исчезаю, — ответил он и ушел. Ситуация его явно развлекала.
— Знаешь, после шоу я хочу попробовать себя в театре, в комедии например. Беру уроки дикции и мастерства у одного очень умного и элегантного молодого человека. Талантливый парень, его зовут Гильермо Эрас. Не слыхал?
— Нет.
— Он директор крупного театра.
— Очень рад.
— Тебе все равно, хочу я стать актрисой или не хочу.
Тебя такие вопросы никогда не волновали, Тони. А ведь я всегда мечтала быть актрисой, с самого детства.
— А твой новый импресарио тоже дает тебе уроки?
— Совсем не остроумно. Тони. Ты всегда считаешь себя очень остроумным. Можешь смеяться над ним сколько хочешь, но он меня действительно любит. И мы скоро поженимся. Он серьезный, солидный человек, а ты кто? Никто. Голодранец, вот ты кто.
— У вас уже есть квартира?
— Да, и квартира есть.
Она отпила еще глоток,
— Что ж, в добрый час.
— Почему мы должны обижаться друг на друга? Почему ты не как все люди? У нас с тобой все было прекрасно, ты был… Но мне нужно другое… Знаешь, сколько мне пет?
— Тридцать
Она нежно улыбнулась.
— Сорок.
— Мне ты говорила, что тридцать пять.
— Мне сорок лет, я хочу иметь детей, дом с садиком и человека, который бы меня уважал… я хочу гулять с сыном в парке, кормить его сладостями, ожидать у дверей колледжа, когда он подрастет. Ты думаешь, есть такая женщина, которой все это было бы по душе? — Она обвела рукой зал.
Я посмотрел вокруг. Вошли еще двое мужчин с небрежно повязанными галстуками и сели за столик в углу.
Мануэпа, болтавшая за другим столиком с тремя женщинами, которых я со своего места у стойки разглядеть не мог, встала и подошла, улыбаясь, к новым клиентам. Рокки Болеро пел "Если бы я встретил родную душу".
— Ты что, думаешь, есть женщина, которой бы это нравилось? Выходить полуголой на сцену перед всеми этими мужчинами, которые смотрят на тебя маслеными глазками, возбуждаются, а потом приглашают выпить? И это жизнь. Тони? Брось. Меня тошнит от всех мужчин. Вы совсем не понимаете, что нужно женщине, о чем она думает, чего хочет.
— То ты говорила о театре, сейчас уже речь идет о доме с садиком.
— Ты никогда ничего не поймешь, Тони.
— Но ты уже не в том возрасте, когда рожают детей.
— Вот как! Ты так думаешь… Ну так вот что я тебе скажу: моя мама родила Густавито в пятьдесят два года. В конце концов, мне все равно, я могу и усыновить ребенка.
Не знаю, зачем я тебе все это рассказываю.
Подошел Антонио. До этого он обслуживал у другого конца стойки трех мужчин, непрерывно хлопавших друг друга по спине. Один из них, в маленьких круглых очках, был лысым и с животиком.
— Лола, тебе не хочется немного поработать? Или ты намерена весь вечер трепать языком?
— Иду. — Она положила руку мне на плечо, потом нежно погладила волосы за ухом. Взгляд ее блуждал далеко. — Трусики той девушки были очень красивыми и дорогими… она их покупала в Париже… Может быть, это у тебя серьезно. Ты ее любишь?
— Ты читаешь слишком много дешевых романов.
— Вот как? Если бы она была тебе безразлична, ты бы не позволил мне уйти в тот раз. Значит, это не просто так, что-то с тобой произошло. Женщина сразу замечает такие вещи. Сколько времени прошло, а ты только сегодня выбрался меня проведать. Она красивая?
— Да, красивая. Но совсем на тебя не похожа.
— Все женщины друг на друга не похожи.
Она резко убрала руку с моих волос и поправила платье. Потом вздохнула и бросила взгляд на мужчин, сидевших за стойкой.
— Ладно, пора работать, — сказала она. — Так и быть, пусть они меня немного пощупают.
— Слава богу, — обрадовался Антонио. — Я даже растрогался. Вы не поцелуетесь на прощание, детки?
Лола посмотрела мне прямо в глаза, не обращая на Антонио никакого внимания.
— У меня лежат твои вещи. Тони, я их не стала выбрасывать. Приходи, когда хочешь, за ними. Мы всегда…