Подарок крестного
Шрифт:
Однако взглянув на каменья снова, уже к другим выводам приходил Михайло. Сколько воинов не вернулось из этого похода, оставив на бранном поле свои головы, сколько жизней загублено под одной только Казанью, и счета нет раненым и оставшимся калеками! А он отделался всего лишь легким ранением стрелой – это ли не удача, это ли не волшебная сила, так бережно хранившая его до сих пор? Ведь даже Григорий поражался, что так легко он выздоравливает.
И от таких мыслей сомнения вновь разбирали Михаила, и теперь ему казалось, что совсем по-иному блестят самоцветы, и чуть ли не в каждом видел он что-то странное, а в некоторых даже зловещее.
Погруженный в такие мысли, Михайло и не заметил, как в палату вошел Григорий. У Ермилова от удивления глаза на лоб полезли – никогда не замечал он алчности и скаредности у своего друга, а тут вдруг такое: словно помешанный, с каким-то озабоченным выражением лица разглядывал он целый ворох дорогих перстней. Довольно долго стоял Григорий, ожидая, когда же Шорин оторвется от своего занятия, но нет, тот и ухом не вел, уже по второму разу начиная рассматривать каменья.
«Рехнулся, – было первой Гришкиной мыслью. – Где ж он их понабрал-то столько? – мелькнула другая. И, уже немного придя в себя, поймал себя на третьей мысли. – Где, где, в Казани разумеется. Только на что ж он одни перстни выбирал то? Да все как на подбор мужеские… Явно мудрит Михайло».
И, не став себе долго забивать голову, решил обо всем допытаться у Михаила.
– Ты что, басурманскую казну увел? – засмеялся Григорий.
Михаил, пребывавший в глубоких раздумьях и не ожидавший, что кто-то кроме него еще есть в палате, аж подскочил от неожиданности; некоторые из перстней со звоном покатились по полу. Когда испуг прошел, Михайло смутился – как теперь объяснить Григорию свой воистину странный поступок?
А Григорий по-прежнему с улыбкой смотрел на Шорина, в душе уже готовый даже к тому, что Михайло, тронувшись рассудком, кинется на него с воплями.
Однако Григорию повезло больше, чем он ожидал – подобрав упавшие самоцветы, Михайло спокойно предложил на них взглянуть. Отдав их Ермилову, он спросил:
– А нет ли чего в них странного? Коли заметишь что или понравится тебе какой камень, поведай о том.
Григорий, удивленный еще больше тем, что его друг здоров не только телом, но и духом, начал рассматривать перстеньки. Признаться, его весьма озадачила эта картина: казалось, их выбирали с единственной мыслью – чем больше, тем лучше. Больше ничего особенного он не заметил; из столь большой кучи перстней ему так ни один и не пришелся по вкусу.
– Да нет в них ничего особенного, басурманские они, сразу видно.
– Да ты почем знаешь?
– Нехристи они и есть нехристи. Неужто не видишь – ни распятий тебе, ни ликов святых, полумесяцы кругом да завитки их поганые. И словно не на перст, но на всю руку загадывали – разве ж душа христианская так делает?
Михайло обомлел: вот уже который день мучился он над загадкой: тот – не тот, а Гришка сходу разрешил его сомнения. И как только он раньше не догадался, что ежели перстенек принадлежит его роду, не может он быть басурманским.
«Совсем умом плох стал, – думал Михайло, – не доведут до добра меня эти думы».
– Что ж ты все меня-то вопрошаешь, а на мой вопрос никак не ответишь? – Григорий наконец решился перебить размышления Михаила.
Сперва сомневаясь, Михайло все-таки решился рассказать Гришке всю правду: отличавшийся гораздо большей сообразительностью Григорий вполне мог ему помочь, да и неловко как-то было скрывать от человека, спасшего тебе жизнь, такую безделицу.
Поначалу с подозрительностью отнесясь к рассказу Михаила, чуть позже Григорий и сам поверил в его историю. Не зная о нем ранее так много, Ермилов действительно изумлялся, сколько же раз ему везло, но окончательно Гришку убедило столь удивительное выздоровление Шорина.
Так что, несмотря на страхи Шорина, Григорий поверил ему и, более того, поддержал. Перетряхнув все свои трофеи, нашел еще один перстенек: поскромнее, но христианский, и подарил его другу. Вместе решили они ждать результатов, а пока Григорий, словно охотничий пес, высматривал всюду и везде перстеньки, испрашивал под разными причинами их на денек-другой и давал посмотреть Михаилу.
Но результат был все тем же – глядя на новые самоцветы, усердно приносимые Ермиловым, Михайло по-прежнему не замечал к ним ни особой симпатии, ни каких-то странностей, и уж тем более, с ним не случалось никаких неожиданностей. Жизнь медленно шла своим чередом, но зато Михаилу теперь меньше приходилось скучать.
Постепенно Михайло стал чувствовать себя гораздо лучше, но все-таки еще не выезжал в город. Гришка, видя, что дело близится к концу, вытянул из Михаила обещание несколько задержаться в новом граде, осмотреться, отпраздновать вместе взятие Казани и выздоровление Шорина, а то и просто поозоровать – за время разлуки он нисколько не изменился. Шорину ничего не оставалось, как в очередной раз согласиться – если уж Ермилов чего хотел, то сам черт, наверное, не смог бы ему помешать.
Так, без особых происшествий, текли дни боярина Шорина в новом детище Иоанна – Свияжске, хотя мыслями он уже давно был совсем в другом конце России.
Меж тем никакая хворь не мешала Ивану Васильевичу благополучно добраться в Москву. Готовясь во всей славе вступить в столицу великой державы, по пути государь получил радостное известие. В Судогде встретил его Данило Юрьев, скакавший к нему от Анастасии с вестью о рождении сына, царевича Дмитрия.
Счастливому Иоанну казалось, что сам Господь решил наградить его за правое дело – рождение наследника было давним желанием его сердца.
Во всех городах встречали Иоанна как освободителя: народ толпами, с крестами, обливаясь слезами благодарности за вечное избавление от ужасных казанских набегов славил государя.
Живое море увидел Иоанн, высадившись на Московский берег – бесчисленными толпами заполонил народ Московские улицы, оставляя лишь узкую полоску для государя и его дружины. Смех и слезы были на лицах московских граждан, и даже у самых бесчувственных в тот день защемило сердце.
Вкусив всю сладость победы, купаясь в лучах славы, первым делом царь отправился в храм. Со словами благодарности к Господу, веры в торжество христианства и благодарности за мольбы и поддержку духа всех россиян к духовенству обратился Иоанн, и сам митрополит пал ниц перед великим в сей миг государем…