Подарок крестного
Шрифт:
Никак не давала покоя Шиг-Алею Горная сторона, но на все уговоры и просьбы Московский царь ответил решительным отказом. Оттого упрямый Алей стал своевольничать – узнав об измене вельмож, замышляющих убить его и всех россиян, не преминул прибегнуть к жестоким мерам. Учинив во дворце пир, велел резать гостей, даже подозреваемых, всего семьдесят человек. Два дня лилась кровь, виновные и невиновные в ужасе разбежались.
Решив покончить с казанскими злодействами, Иван Васильевич послал в Казань своих людей. Прислушавшись к совету послов казанских – личных неприятелей Шиг-Алея, отдан был государем приказ свести царя с престола. После некоторых препирательств между Алеем и его чиновниками указ государя был выполнен, и граждане дали клятву верности Иоанну. Пожелали только казанцы, чтобы для успокоения народа отпущены были к ним два свияжских князя: Чапкун и Бурнак.
Симеон Микуленский, назначенный управлять Казанью, уже шел с обозами, надеясь с торжеством вступить в ее стены, однако ворота царские оказались заперты. Меж тем в их отсутствие в граде распустилась весть, что россияне идут с войском истребить всех жителей: Чапкун изменил государю, сделавшись главою мятежников.
Ни на какие уверения князей народ не реагировал. Воеводам ничего не оставалось делать, как отступить к Свияжску. В тот же день боярин Шереметьев был послан к государю с вестью об измене – настало время огнем и мечом заставить сдаться непокорную Казань.
Государь узнал об измене двадцать четвертого марта, и в тот же день созвал бояр в Думу, долго беседовал с ними.
– Видит Бог, – говорил он, – ни славы земной я добиваюсь, но покоя моих подданных. Доколе народ христианский от лютых врагов страдать будет, от свирепости коих нет ни мира, ни отдохновения?
Бояре шумно поддержали решительность царя, однако меж ними возникло несогласие, многие думали – лучше идти на Казань зимою, нежели летом, справедливо полагая, что зима им послужит мостом к огражденной озерами и болотами Казани.
От природы будучи нетерпелив, Иоанн не хотел ждать. К тому же, уверенный в миролюбии западных держав, опасаясь единственно крымского хана, не хотел упускать подходящего момента.
Тем не менее, государю пришлось обождать, планы нарушила ужасная весть – в Свияжске открылась страшная болезнь – цинга, от коей умирало множество людей. Воеводы были в унынии, а казанцы тем радостнее – склоняли своих бывших подданных отвернуться от России.
Однако были и радостные события в государевой жизни – сбылось, наконец, его тайное желание – Настасья ждала ребенка. Перестало болеть государево сердце за престол – хотя знал, что и дочь может родиться, почему-то перестал тревожиться; наверное, чувствовал, что сына под сердцем носит супруга.
В доме Шориных, тоже было ладно: Настенька всем сердцем полюбила уже подрастающего мальчонку. Своим дитем обзавестись или хотя бы забеременеть она так и не смогла, но то не мешало их с Михаилом совместной жизни. Сам хозяин тоже, казалось, был доволен: за недолгое время, почти беззаботно прожитое в семейном кругу, Михаил как-то окреп, возмужал; как будто зная о предстоящих невзгодах, словно приготовился к тяготам долгого похода.
Однако в этот раз Михайло отправлялся в поход с меньшей неохотой – не давали покоя мысли о злосчастном перстеньке, и почему-то надеялся он, что побывав не только в Московии, сможет он хоть на малую толику приблизиться к семейной тайне. Был, конечно, как и у всякого человека, где-то в глубине гнездящийся страх оставить главу на поле брани, но не думал о том Михайло. Напротив, в странный трепет приводила его мысль о предстоящих сражениях, а ночами, просыпаясь, ловил себя на мысли, что не снится ему иных снов, кроме как про ратные дела.
Бывая постоянно в Кремле, Михайло вместе с государем заканчивал последние приготовления к походу. Выступать решили в середине июня, и шестнадцатого числа все ратное войско прощалось со своими близкими.
Нелегко пришлось в тот день государю – тяжкое бремя взваливал он на плечи, во что бы то ни стало нужно оправдать доверие народа – непростительным покажется третий промах.
Прощаясь с мужем, государыня безутешно рыдала в его объятьях, и сам Иоанн едва находил в себе силы быть твердым. Утешая супругу, Иван Васильевич повелел ей заботиться обо всех бедных и несчастных, своим указом дав ей царскую волю отворять темницы и снимать опалу с виновных по своему усмотрению. Поручив ее Богу, говорил, что исполняет свой долг царя перед Отечеством, а потому и ей должно не забывать, что она не просто женщина, но великая государыня. В ответ, упав на колени, Анастасия долго молилась, прося у Господа здравия, победы и славы всему войску русскому.
Попрощавшись с женой, Иван Васильевич отправился в Церковь Успения, где принял у митрополита благословение. Святители, бояре, народ плакали, обнимая Иоанна – вся Россия в этот день возносила мольбы Господу, уповая на его милость, доверившись государевой воле и надеясь на силу и храбрость нашего ратного войска.
Из церкви государь отправился в Коломну – здесь должна была собираться рать. По пути получили тревожное известие: Крымская орда наступала на Россию. В связи с этим решено было разделить войско: главная часть во главе с царем отправилась в Казань, другая же пошла на Рязань, ближе к степям, дабы ногайцы не расстроили государевых планов своим внезапным появлением. Позже, за рекой Сурою, наши отряды должны были соединиться.
Немного спустя, пришла другая весть: крымцы попытались взять Тулу. Однако, встретив неимоверное сопротивление россиян и проведав о собранном воинстве, спешно отступили – воеводы, спешившие к сему городу, увидели лишь спины неприятелей. Устремившись вослед за врагом, нещадно били нехристей, уничтожив и шурина ханского, князя Камбирдея, а затем расположились на том самом месте, где недавно были шатры ханские.
Другая часть орды, не зная о бегстве хана, отправилась к нему навстречу, но встретилась с нашим отрядом. Случилась жестокая сеча, силы были неравны – против тридцати тысяч неприятелей российское войско имело только пятнадцать тысяч.
Михайло, оказавшийся с этим отрядом, неистовствовал – немало успел повидать он на своем веку россиян, чудом оставшихся в живых после татарского плена. Изощренной жестокостью отличались нехристи – в ужас приводили рассказы и увечья даже тех, кто благодарил Бога, что не пришлось испытать большего. Волосы становились дыбом у Михаила от мысли, что его Анастасия и маленький сынишка тоже могут попасть в татарский плен.
От таких мыслей какая-то дикая ярость просыпалась в Михаиле. Глядя в плоские татарские лица, так и хотелось вонзить копье промеж узких басурманских глаз…
Не одного татарина извел в этой схватке Михайло. Убивая, ругаясь безбожно, наводил он ужас даже на самых бесстрашных и упрямых. В битвах почему-то вскипала обычно спокойная кровь Михаила, будила в нем странную звериную силу, что позже и самому становилось страшно.
Уже на берегу реки Шевроны, когда громило наше войско сдающегося неприятеля, отвел Михайло подлую вражескую руку от головы своего сотоварища. Почти уверенный в смерти россиянина, с особенной злобою кинулся знатный басурманин на Шорина.