Подарок крестного
Шрифт:
Кто-то из слуг помог проводить Григория в палату: громко бранясь, схватили, как холопа какого, поволокли по высоким ступеням, что Михаил даже опешил. Шорину же низко кланялись, поспешно открывали дверь и относились весьма уважительно, как и подобало.
Нализавшийся Гришка быстро уснул, а с Михаила хмель сошел весьма скоро. Слушая мерный храп недавно обретенного товарища, Михаил почувствовал себя одиноко; мыслями обратился к дому, Настасье, но потом утешился, вспомнив, что на днях отправится в Московию. Почивать не хотелось, и Михайло уж начал подумывать о том, не пора ли отправиться восвояси, но тут про почетного гостя вспомнили. Примчался слуга – рыжий Егорка, поинтересовался:
– Откушать изволите, боярин?
Поразмыслив, Михайло согласился; не столько проголодался, сколько не хотел оставаться один.
– Да можно бы. Только одному не хочется что-то… – наполовину вопрошая, наполовину высказав пожелание, ответствовал Михаил.
– Будет сделано, боярин, – рыжая харя расплылась в широченной ухмылке.
Спустя какое-то время, а как показалось Шорину, ждал он довольно долго, довольный Егор вновь появился в палате Михаила, с елейной улыбкою приглашая боярина к столу.
Открыв дверь, Михайло чуть не обмер – видимо, Егор по-своему понял пожелание боярина откушать не одному. За длинным столом, заставленным всяческими кушаньями, которыми, наверное, можно было попотчевать целую рать, сидело – аж глаза разбегались – около двадцати девиц. Все они были хороши собой, но по-разному, – не зная вкуса московского боярина, боясь перед почтенным гостем лицом в грязь ударить, решил Егорушка перестараться.
«Странные, ей-богу, странные порядки в Гришкином тереме!» – только и подумалось Михаилу. В другой раз, ежели бывал бы уже Михайло у Григория, знал бы, как поступить, а тут и засомневался. То ли пошутить над ним задумал Григорий, да он пьян, то ли слуга дурачится, да уж больно почтительно к нему здесь относятся, то ли недопонял Михайло чего спьяну… Однако ж, глядя на наглую рыжую морду, все еще чего-то выжидающую, решил не выказывать своего смущения: смело вошел в широкую палату, уселся на почетное место.
Дверь затворилась; шушукающиеся девки примолкли, опустили взоры. Михайло оглядел окружавшие его лица: на них застыло ожидание. Кого выберет московский боярин, кто ему приглянется? Хотя и разбирал их страх, каждая втайне желала быть избранной – не холоп какой, но москвич, государев человек глаз положит.
Позже недоумевала челядь – неужто в Москве девки краше, али разборчив настолько боярин, что не угодили ему, али не по его вкусу баб подобрали? Так никому из них и не пришлось похвастаться… Не ведали они того, что не охотник Михайло до чужого добра, да и настрой в тот день у него не тот был – никак не шла из головы Настасья. Однако ж прогонять девок тоже не стал – и вправду, каково одному в пустых хоромах покажется? Да и не доводилось никогда Шорину за таким столом сиживать, будет над чем с государем потом потешаться.
А, кроме того, еще одна задумка пришла в голову Михаилу. Научившись от хозяина терема любопытствовать, решил он выведать и про самого Григория, и про порядки, им установленные, а то и просто про жизнь Новгородскую послушать – девки наверняка болтливы, главное, не испужались бы только.
– Пошто взор опустили, неужто нечисть где увидали? – усмехаясь, обратился Михайло к смутившимся девкам.
В ответ, словно по приказу, двадцать красавиц подняли на него свои разного цвета очи.
– Ну, что расскажите гостю, каково ваше житие-бытие в Новгороде?
Двадцать пар глаз продолжали упорно смотреть на Михаила, но никто так и не осмелился заговорить с боярином.
Михайло решил по-иному повести разговор.
– Как тебя звать, девица? – выбрав, как ему показалось, менее испуганное лицо, спросил он уже ласково.
– Марией, только все меня Машуткой кличут. – Михайло верно приметил: из всех девиц Маша была самая шустрая.
– А мне как тебя называть?
– А как угодно будет, так и называйте. Вот только Мария красивше как-то, – добавила хитрая девка, заметив боярское расположение.
Михаил от души улыбнулся, и смущение девиц как рукой сняло.
– А по батюшке чья будешь? – решив, что понравится простой девке такое обращение, поинтересовался Шорин.
– Нету у меня батюшки, и матушки тоже. Подкидыш я, – нисколько не смущаясь, ответила Машутка.
– Кто ж тебя приютил?
– Мир не без добрых людей. Взяла меня к себе в дом Елена Селина – не послал ей Бог детей, вот меня к ней и подкинули, хоть и не больно богата.
Странное подозрение закралось в душу Михаила: его мать тоже была из рода Селиных…
Машутка, приняв промелькнувшее на лице боярина удивление за неподдельный интерес к своей судьбе, продолжала:
– Сказывали, не повезло мне: Елена потому и одна всю жизнь прожила, что нелегкого нрава, тяжело мне придется. И правду говорили люди: бывало и лупила она меня, и бранила, и работать заставляла немало. Да только грешно мне на нее обижаться: не родная я ей кровь, а все ж пожалела, не оставила замерзать на дворе. А как подросла я, сюда, в терем определила, так что без куска хлеба теперь не останусь.
Обратив внимание на последние слова Марии, Михайло предложил девкам откушать вместе с ним. Но, заметив их смущение, хоть и негоже было так поступать боярину, пододвинул сидящей по правую руку широкое блюдо, другой налил кваску, сам меж тем первым приступая к трапезе.
Немного помедлив, девки принялись за еду, заимев возможность и пошушукаться. Михайло за трапезой успел познакомиться и с другими, меж делом задавая вопросы то одной, то другой, посмеиваясь и рассказывая небылицы. Девицам, видимо, гость весьма понравился, по вкусу также пришлось и боярское угощение – от прежней робости не осталось и следа.
Спустя какое-то мгновение палата наполнилась монотонным гулом: многие увлеклись своей беседой, другие были заняты угощением; девки словно и забыли о боярине, веселились от души, а Михайле только того и надо было.
Подозвал он к себе верткую Машутку; усадив ее по правую руку, продолжил расспросы.
– А жива ль твоя добродетельница? – как будто между делом поинтересовался Михаил.
– Жива до сих пор.
– А годков уж ей сколько?
– Ой, да кто ж теперь скажет-то… – Машутка на миг задумалась, а потом, тряхнув головой, словно не справившись с непосильной задачей, выложила то, что знала. – Она стара уж была, когда меня подбросили, а сейчас и подавно. В