Подарок от злого сердца
Шрифт:
– Да, ты права. Смена обстановки – великая вещь. Но все равно я словно не в себе. Вот жду, когда откроются наконец глаза, я смогу оглянуться, понять, где я и что со мной происходит, – и пока не могу. Я лечу, понимаешь? Быстро лечу или качусь куда-то вниз головой. Вот такое у меня состояние. А квартира… Да уж, это была настоящая головная боль. Я даже не знала, с чего начать поиски. Газет с предложениями о продаже квартир, сама понимаешь, много. И фирм, торгующих недвижимостью, – еще больше. Сначала я просто каталась по Москве – и на метро, и на такси, мне хотелось выбрать место, где я могла бы жить. Но потом я поняла, что все это – пустое занятие. В Москве много районов, где хотелось бы жить, пустить корни. Словом, я забрела в этот район, на улицу Кедрова, и мне здесь понравилось. Потом обратилась прямо в отделение милиции, познакомилась там с одним милиционером, его зовут Петр Кувыкин, хороший такой парень. Я ему прямо так и сказала: вот, мол, собираюсь покупать квартиру в этом районе, да только боюсь, что меня обманут. Пообещала ему хороший процент
– Но квартира действительно хорошая, просторная.
– Вот ремонт еще сделаю, придумаю, какой бы мне хотелось увидеть гостиную, спальню, кухню, тогда увидишь, на что я способна.
– Вот такой ты нравишься мне куда больше. Вон, даже глаза заблестели. Тома, как же я переживала, когда мы с тобой поссорились! До сих пор, как вспомню, слезы наворачиваются.
– Брось. Может, я бы на твоем месте тоже заподозрила что-то. Надо же, как все совпало! Просто роковое стечение обстоятельств. Ладно, Ларочка, возвращаемся домой. Сейчас пообедаем, и я расскажу тебе, что хочу сделать со своей квартирой.
Дома Тамара жарила рыбу и слушала Лару, ее уже более подробный, в деталях рассказ о том, как она познакомилась с Сережей Гасановым. Случайная встреча, случайно брошенный взгляд, случайная улыбка… Лара, рассказывая взахлеб о том, как развивались их отношения, вдруг поймала себя на том, что своим рассказом может вызывать в Тамаре чувство некой ущербности, невезучести. Эта мысль настолько овладела Ларой, что она на самом интересном месте вдруг замолчала и почувствовала, что ей трудно дышать: подступили слезы, ей захотелось броситься к подруге на шею и разрыдаться от переполнявшей ее любви и жалости к ней, к бедной Томе, жившей в постоянном страхе быть обнаруженной, ограбленной, убитой.
– Тома, ты прости меня! Я тебе рассказываю о своей любви, а ты, наверное, думаешь о своем. Что делать? Как мне помочь тебе? Я же все понимаю.
Тома перевернула куски рыбы в кипящем масле и сказала чуть слышно:
– Я тоже все понимаю. Это не Марину должны были убить, а меня. И даже знаю кто – Русалкин! Сначала они испугались, согласились платить мне деньги. Господи, будь прокляты они, эти деньги!!! – воскликнула она в сердцах и швырнула нож. – И в милицию тогда обращаться было опасно, чтобы не подставлять ни себя, ни Шаталова, который спас меня, но и безнаказанными я этих людей тоже оставить не хотела. И что получилось? Какой вывод напрашивается? Надо было молча проглотить все, что со мной случилось, забыть (!) и продолжать жить дальше, словно ничего и не произошло? Понятно же, что больше мне уже ничего не грозило, Марина вряд ли снова посмела бы воспользоваться нашим сходством. Больше того, быть может, если бы я с ней поговорила начистоту, в ней бы проснулась совесть и она сама бы попросила у меня прощения, объяснила хотя бы свой поступок. А уж с мужем, с его планами убить ее, она разбиралась бы сама. Лично мне-то Русалкин как бы ничего и не собирался сделать. Но я-то, я! Знала же, с кем связалась! Раз он хотел убить жену, которая изменяла ему и от которой он хотел избавиться по каким-то своим причинам, то можно было предположить, насколько просто он придет к выводу поскорее убрать меня, нахальную шантажистку. Ему понадобилось несколько месяцев, чтобы привести свой план по моей ликвидации к исполнению. Хотя мы обе с тобой понимаем, что он если бы хотел найти меня быстро, то и нашел бы, я думаю. Подключил бы профессионалов, которые вычислили бы, откуда я родом, что я жила в Вязовке. Думаю, первые два-три месяца он еще терпел свое зависимое от меня положение и платил, причем и за себя, и за жену, поскольку у нее не могло быть таких денег. Я не исключаю даже такую возможность, что мой шантаж сблизил их и они с моей помощью сумели договориться: Русалкин помогает жене расплатиться со мной, а она за это дает ему развод, свободу. Быть может, таким образом Русалкин расплачивался не столько со мной, сколько со своей женой, чтобы потом, после развода, она не претендовала на раздел имущества? Но это все мои домыслы. Зато потом все изменилось. Им стало жаль денег. Русалкин пришел в себя и решил, что даже если я и открою рот и начну давать какие-то показания против него, то никакого веса они иметь не будут – ведь убийства-то не произошло. Да и доказательств того, что на даче должно было произойти убийство, – тоже нет. Это поначалу он испугался, поскольку остро чувствовал свою вину, а потом вдруг обнаружил, что платил мне зря. Больше того: Марина могла рассказать ему, каким образом ей удалось заманить меня на дачу, под каким предлогом, и тогда получится, что и у меня рыльце в пуху, раз я решилась помочь ей и сыграть роль женщины, которую она собиралась ограбить.
– Честно говоря, Тома, я и сама не понимаю, как это они целых полгода платили тебе? По сорок тысяч в месяц! Неужели Русалкин такой богатый, что для него это как бы и не деньги и потеря их – просто неприятность, не больше?
– Вероятно, он в самом деле богатый. Или же ему на голову свалилось богатство. И такое бывает. Может, он сам шантажировал кого-то или убил? Словом, это могли быть дурные деньги, понимаешь, легкие! Каким бы образом они ни были заработаны, все равно он намеревается вернуть их себе, отнять у меня, я это чувствую.
– Но как же тогда понять тебя? Сначала ты говоришь, что там, в ресторане, когда убили Марину, должны были убить тебя. Но если предположить, что это так, тогда каким же образом Русалкин вернул бы себе эти деньги? Как взять деньги у тебя, у мертвой?
– Не знаю. Никаким. Значит, он просто хотел положить конец шантажу. Вот и все. Избавиться от меня. Но теперь, когда он знает, что я жива и что он чужими руками убил собственную жену, он разыщет меня, из-под земли достанет.
– А вот и нет! Мне все представляется иначе. Теперь, когда он овдовел и его план избавиться от жены сработал, пусть и случайно, ему не придется ни с кем делить свое имущество, а это значит, что он снова остался в выигрыше. Но поскольку Марину-то убили по его наводке, то есть произошло то самое убийство, которое он планировал раньше, то какой смысл ему ворошить ваши с ним отношения и договоренности? Да ему спокойнее выплатить тебе же до конца года, чтобы только не было угрозы разоблачения. Ведь если ты, предположим, узнала, что убита Марина Русалкина, то что тебе стоит предположить, что это дело рук ее мужа? Получается, что ты снова становишься опасной, ведь у тебя на руках уже есть фото, где заснята вроде бы Марина, вся в крови!
– Лара, брось. Я понимаю, ты хочешь меня успокоить, сказать, что Русалкин теперь должен вести себя тише воды, ниже травы: ведь он, по сути, убил свою жену, хотя собирался убить меня. Но я считаю, что именно теперь-то я для него становлюсь наиболее опасной, а потому он сделает все возможное, чтобы разыскать меня и… убить. Конечно, Москва большая, но я же зарегистрировалась на улице Кедрова, и при большом желании меня можно разыскать. Вот и получается, что моя смерть – дело времени. И что я выиграла своим шантажом, своим желанием наказать преступников, отомстить за себя? Ни-че-го! Вот сколько успею пожить в свое удовольствие (хотя, согласись, оно очень уж сомнительное), столько и поживу. Между прочим, и ты, находясь здесь, со мной, рискуешь!
– Тома! Мне страшно за тебя. Ну почему ты думаешь, что он все еще охотится на тебя?
– Да потому, что он убил Марину! Понимаешь, человек, работавший на него, которому было поручено убить меня, киллер вроде Шаталова, не мог не следить за рестораном. Поэтому, когда там появилась Марина, удивительным образом похожая на меня, да еще и надела на себя форму официантки, он сразу сообщил об этом Русалкину и получил задание действовать.
– А это не мог быть сам Шаталов?
– Нет. Шаталов обманул же его, когда сделал вид, что убил Марину, а на самом деле принес ему только фотографии и взял деньги за невыполненную работу. Нет, Русалкин не мог обратиться к человеку, который один раз предал его. Да и вообще, мне кажется, Вадим от него скрывается.
– Тома, что я могу для тебя сделать? Может, мне встретиться с этим Русалкиным и просто поговорить с ним по-человечески: мол, ты никому и ничего не расскажешь, чтобы он оставил тебя в покое.
– Лара, ты сама слышишь себя? Что такое ты предлагаешь?
– Но я уже не знаю, что делать!
– А я знаю. Садись за стол, сейчас поедим, и я расскажу тебе, что я придумала. План, конечно, смешной, детский, даже, я бы сказала, нахальный, дерзкий, но у меня нет выбора. Считай, что я выполнила только первую часть плана – отомстила Марине за то, что она собиралась меня убить, подставить вместо себя. Вторая же часть – месть непосредственно Русалкину, инициатору всех преступлений и теперь уже человеку, нанявшему киллера для того, чтобы убить меня. Так что я должна довести это дело до конца.
– Ты хочешь разделаться с Русалкиным? Но как? Что ты намерена сделать?!
– Увидишь. Но обещаю тебе – это будет интересно. Не хочу доживать свою жизнь в ожидании выстрела! Это было бы неправильно. Ешь рыбку, смотри, какая она вкусная, поджаристая. Лара, не плачь, все будет хорошо! Хочешь немного выпить? Давай! За то, чтобы у тебя все сложилось с твоим Сережей. Мне кажется, он хороший парень.
28
Конец марта 2007 г.
Русалкин ужинал перед телевизором. Он был в халате, босой, сидел на ковре, разложив еду на подносе, на полу. Спина его опиралась о диван, ноги были вытянуты и отдыхали. Он знал, что его сейчас никто не видит, что он у себя и может наслаждаться покоем и тишиной. Он с аппетитом поглощал подогретые в микроволновке отбивные, приготовленные в ресторане, откуда ему приносили заказы, и салаты в пластиковых коробках, запивая еду холодным пивом. Футбол кончился, начался какой-то странный французский фильм про «ущербных» любовников, переступивших все нравственные грани и тем приведших к смерти молодого человека. Русалкин и раньше «примерял» на себя сюжеты из жизни киношных героев, пытался понять – а смог бы и он, скажем, переспать с дочерью своей любовницы или с любовницей сына, способен ли он на сильное, всепоглощающее и лишенное здравого смысла чувство? И когда он находился в приподнятом настроении и ощущал себя полным сил, ему казалось, что он может вообще все, лишь бы ему было хорошо. Когда же он пребывал в состоянии, близком к депрессивному, ему казалось, что на экране – чудовища, монстры и что он, слабый, пожилой и больной мужчина, ни за что не совершил бы подлость по отношению к близкому человеку. Но так было раньше. Теперь же, когда на его совести была смерть Марины, он все реже и реже стал задавать себе подобные вопросы. Однако в те минуты, когда Русалкин забывал о том, что он – убийца, его психологические игры с самим собой возобновлялись, и ему казалось, что он – не такой уж и плохой человек и по большей части осуждает наблюдаемое на экране преступление и дает категоричные оценки поступкам героев.