Подчинись нам
Шрифт:
— Что ты имеешь в виду? Почему ты думаешь, что нас прокачивали? — тихо интересуется Катя. Мы все тоже внимательно прислушиваемся. Маринка у нас медик, хоть и недоучившийся. Хирургом собиралась быть.
— Не берусь утверждать с полной уверенностью. Сами понимаете, что я там в неадеквате была, — болезненно морщится изящная шатенка. — Да и технологии у них от наших сильно отличаются. Но у меня сложилось такое впечатление. У меня с детства были проблемы со зрением, я носила линзы. А сейчас, по ощущениям, зрение стопроцентное. И по мелочам устранили многие проблемы. Ещё,
— И по какому же? — вскидывает брови Алёна.
— Ну, если опустить тот факт, что все мы, каждая по-своему, довольно привлекательны, то есть ещё один возможный нюанс. Среди вас есть девственницы? — Марина обводит всех нас вопросительным взглядом. Я же чувствую, как сердце пропускает удар. Неужели это действительно имеет какое-то значение?
— Ты сейчас серьёзно? — округлив глаза, таращится на неё Алёна. И при этом внезапно краснеет, как рак.
— Абсолютно серьёзно. Я вот за себя могу сказать, что да.
— Я тоже, — ошарашенно выдыхает бледная Маша.
А потом все мы, мрачнея всё больше, одна за одной киваем. Только Сонька, уснувшая у меня подмышкой не участвует в неожиданном опросе. Да и не нужно ей это.
И становится по-настоящему муторно и жутко. Хотя казалось бы, куда уже дальше.
— Вот, — вздыхает Маринка, сводя хмуро брови. — Значит, моя довольно бредовая догадка оказалась верна. И это по-настоящему пугает, девчонки. Не знаю насчёт борделя, но то, что нас собираются использовать в сексуальном плане, весьма даже вероятно.
После её слов в нашей камере повисает оглушительная тишина. Все мы сидим, как притихшие мыши, переваривая и переосмысливая. И проникаясь по-новому ужасом нашего положения.
Боже. Неужели это правда? Как пережить? Как выжить? И как уберечь мою Сонечку от насилия? В душе разливается такое горькое отчаяние, что выть хочется. Но я закусываю губы и прячу лицо в волосах племянницы, пытаясь не думать, не пугать себя раньше времени. Не рисовать в воображении ужасных картин. Но не получается. Потому что я знаю… Марина права. Слишком многое на это указывает.
Спасает лишь мысль о том, что с огранизмом Сони почти ничего не делали. Значит, она им не нужна в таком плане. Я очень сильно на это надеюсь.
Глава 3
Мы все знали, что дверь откроется. Ждали этого. И всё равно этот шипящий звук осколком льда впивается в сердце. Мешая дышать. Заставляя умирать внутри от отчаяния.
На этот раз вслед за мучнистыми в камеру заходит… синяя женщина. Реально синяя. С иссиня-чёрными волосами, собранными в высокий длинный хвост. С чёрными губами и обведёнными чёрным алыми раскосыми глазами на скуластом лице. В графитовом обтягивающем платье. Похожая чем-то на змею. Опасную. Ядовитую.
Обводит нас леденящим душу
Почему-то нет приказа становиться в шеренгу. Почему нет? Почему она смотрит только на прижимающуюся к моему боку племянницу? А затем просто кивает.
— Беру, — роняет низким грудным голосом.
И мучнистые тут же устремляются к нам.
Ещё не до конца веря в происходящее, я, как во сне, мотаю головой. Нет. Нет. Нет. Я не отдам! Не позволю!
Они подходят всё ближе. Скрипят что-то угрожающе.
Заталкиваю Соньку себе за спину. Закрываю собой. Пячусь назад, толкая её к стене, чтобы не зашли сзади.
— Отойди от неё! Вам оказали огромную честь, — шипит один из мучнистых наставляя на меня какую-то палку. Её конец начинает потрескивать, будто электрическими разрядами.
Второй угрожающе ведёт такой же по кругу, не позволяя остальным девушкам подойти. Но никто и не пытается. Опускают виновато глаза. И стоят.
Наверное, их можно понять… Мы все тут беспомощный скот, выставленный на продажу. И они. И я. И моя Соня. Никто никого не спасёт. Никто не сможет. Но это не значит, что я должна с этим смириться.
— Нет! — рычу, чувствуя спиной паническую дрожь Сони. Она прячет лицо между моих лопаток. Всхлипывает. — Не смейте её трогать!
Понимаю, что надежды на спасение нет. Но я не могу так просто сдаться.
— Глупая самка! — цыкает раздраженно мучнистый. Сжимает свою палку сильнее. И приходит боль.
Меня словно тысячей игл прошивает насквозь. И все мышцы конвульсивно сжимаются. Как от удара током. Ноги подкашиваются. Я с хрипом падаю на колени, слыша испуганный вопль Сони.
— Ли-и-ина! — со всхлипом зовёт племяшка, пытаясь мне помочь удержаться на ногах. И я, собрав всю имеющуюся у меня волю в кулак, заставляю себя подняться. Снова закрывая собой родного человека.
— Глупая, — щерится мучнистый, снова замахиваясь.
Я не успеваю даже сделать вдох, как моё сознание снова взрывается уже знакомой болью. Её так много, что она затапливает всю меня раскалённым добела жаром. Ломает волю.
Удар тела об пол моё сознание почти не фиксирует. Но сквозь гул в ушах я слышу крики Сони. Моей Сони, которую я не смогла защитить. Которую забирают у меня.
Плача и скуля, ползу на этот на звук, неведомо как заставляя тело двигаться. А может мне только так кажется, что ползу. Может, я давно уже лежу в беспамятстве, сгорая в адском пламени боли. Цепляясь за эту боль, чтобы не потеряться во тьме, чтобы бороться. Даже если бесполезно.
Но багровая тьма всё равно побеждает.
Сознание возвращается ко мне медленно. И далеко не сразу я вспоминаю, где нахожусь, и что произошло. Так хочется верить. Что это всё кошмарный сон. Долгий и жестокий. Но сон.
— Лина, давай, милая. Открывай глаза. Тебе нужно питаться, чтобы жить.
Я знаю этот голос. Это Марина.
Значит, не сон.
Словно затаившийся зверь, боль настигает меня снова, как только я пытаюсь пошевелиться.
— Соня, — хриплю, глотая слёзы.