Подчинись нам
Шрифт:
— Её забрали. Уже почти сутки назад, — моего лба касаются прохладные пальцы.
— Нет, — всхлипываю.
Не хочется больше жить. Ничего не хочется.
— Лин, тебе нужно смириться. Ты ничего не могла сделать. И ничего не сможешь, если сдашься сейчас, — не отстаёт Марина.
— Оставьте меня! Все оставьте! — плача, я сворачиваюсь в клубок. Плевать, что всё горит и ноет. Плевать, что к горлу тут же подкатывает тошнота. Плевать! На всё плевать!
— Оставь её, Марин. Пусть придёт в себя, — слышу я тихий голос Кати.
Кто-то всхлипывает.
— Сегодня опять могут прийти. Если она так и будет лежать, они её добьют, — возражает Марина громко. Явно рассчитывая, что я услышу. Думая, что мне не всё равно.
Но мне всё равно. Пускай добивают.
Время перестаёт иметь для меня значение. Как и окружающее пространство.
Я не чувствую голода. Не чувствую уже даже боли. Ничего. Кажется, что во всём моём теле живым остался только мозг. И только он не даёт мне окончательно кануть в пустоту, заставляя вспоминать. Раз за разом. Прокручивая перед моим мысленным взором все ужасы нашего плена. И то, как пришли за моей племянницей.
В ушах до сих пор звенят Сонины крики.
Куда её забрали? Зачем? Что будут делать с моей бедной девочкой?
Может… есть возможность узнать? Может, не всё потеряно?
Маленькая искра надежды вспыхивает в сердце, заставляя его отчаянно трепыхнуться в груди.
Может… когда меня тоже отсюда заберут, я смогу узнать о её судьбе… или даже найти способ её спасти? Марина права. Нельзя сдаваться. Нельзя. Надо, чтобы меня выпустили отсюда. Пускай даже рабыней. Главное, выбраться из этой проклятой коробки. А для этого нужно держаться за жизнь. Нужно, чтобы меня выбрали, как можно быстрее.
Низко застонав, я заставляю себя расслабить мышцы. Больно так, что выть хочется. Но я всё равно выпрямляюсь, переворачиваясь на спину. Дыхание вырывается из груди с надсадным хрипом. И перед глазами пляшут тёмные пятна, усугубляя дурноту.
Тут же сбоку слышится шорох, и в поле моего зрения появляется лицо Марины.
— Лин, ты как?
— По-мо-ги, по-есть, — выдавливаю из себя.
— Поесть? Конечно помогу, — вздыхает с облегчением девушка. — Давай только усадим тебя, чтобы ты не подавилась. Катя, помоги мне.
Девочки в две пары рук поднимают меня в сидячее положение. Катя садится позади, поддерживая. Марина опускается рядом со мной на колени, заглядывая в лицо. А я едва могу дышать от пылающей боли во всём теле. И если мучительный вой ещё как-то сдержать получается, то катящиеся по щекам слёзы остановить не могу.
— Сильно тебе досталось, — поджимает скорбно губы наш несостоявшийся доктор.
Вздохнув, подносит к моим губам янтарный шарик. Мою порцию на завтрак. И когда у меня не получается разлепить губы, сама проталкивает его мне в рот.
— Ешь. Мне кажется, они содержат в себе что-то укрепляющее и седативное, помимо питательных компонентов. Тебе должно стать легче.
С трудом раскусив безвкусную желеобразную штуку во рту, я заставляю себя её проглотить. И чувствую, как эта так называемая еда проваливается в желудок склизкой массой.
Возможно она и права насчёт их содержания. После двух порций, жадно запитых водой, и по прошествии нескольких минут, я действительно чувствую, что мне постепенно становится легче. Боль полностью не уходит. Но отступает, затаившись давящей на сознание змеёй, готовой в любой момент снова ужалить.
Катя с Мариной вдвоём помогают мне перебраться к стенке, чтобы сесть опираясь на неё.
— Сколько я провалялась? — спрашиваю сипло, обводя взглядом своих сокамерниц. И понимаю, что нас осталось ещё меньше, чем я думала. — Алёну забрали?
— Да, вчера почти сразу после Сони, — садится рядом Катя. Жмущаяся в уголке Маша, тут же осторожно перебирается к нам. — Ты почти сутки была в отключке. Мы уже думали, что всё. А потом, как очнулась, ещё несколько часов пролежала. Так что уже где-то около полутора суток. Утренняя кормёжка была давно.
Так много времени. Может, её уже не найти?
Нет. Я не буду об этом думать. Я буду надеяться. И бороться до конца.
Глава 4
Приход новых покупателей всегда неожидан. Но теперь мы хоть знаем, что это покупатели. Нас продают. Как животных. И хорошо ещё, если в качестве питомцев, а не чего-то другого.
Меня кроет отчаянием. И тьмой. Горькой такой. Злой. Ненавидящей.
На нас снова пришли смотреть. Точнее, пришёл. Один. Мужчина. И я первый раз наблюдаю, чтобы мучнистые перед кем-то настолько стелились.
Новый покупатель высок. Метра два с лишком. Не гора мышц, но одного взгляда достаточно, чтобы распознать опасного хищника. Белая кожа. Длинные и абсолютно белоснежные волосы, заплетённые в какое-то подобие косы. Отсюда сложно рассмотреть, что именно. Чёрная одежда, чем-то вызывающая ассоциации с военными учреждениями. Хотя чёрт их знает, этих инопланетян, какая у них мода.
Его можно было бы с натяжкой принять за человека альбиноса, если бы не непроглядно чёрные глаза. И я имею в виду не радужку и зрачок, а всё глазное яблоко. Вдобавок к этому острые вытянутые уши, расположенные немного выше, чем у людей. И пугающий чёрный узор на белоснежной коже шеи и скул. Кажется, будто его оплела паутина из пульсирующей тьмы с проблесками серебра.
Нас придавливает почти материальным ощущением его давящей, ломающей волю силы. Будто бетонной плитой приложило. Жутко.
Нет. За человека его даже с натяжкой нельзя принять.
Он обводит взглядом нас четверых. Притихшие девочки, кажется, даже дышать боятся.
— Это всё, что есть? — брезгливо интересуется, по очереди рассматривая каждую из нас.
— Всё, что осталось, высокочтимый ри-одо, — склоняет голову мучнистый. — Если бы мы знали…
Беловолосый слегка ведёт головой в сторону нашего тюремщика. Бросает короткий, как вспышка стали, взгляд. И мучнистый затыкается, синея. Низко опускает голову, втягивая её в плечи. Жалкое зрелище.