Поддубенские частушки. Первая должность. Дело было в Пенькове
Шрифт:
А ещё через день она получила в канцелярии казённый блокнот и карандаш и начала свой первый обход участков.
На втором этаже, в том самом помещений, где будет зал для банкетов, она увидела сбитые на скорую руку леса. Судя по тому, что рядом возился с проводами Арсентьев, леса предназначались для сварщиков. С устройством лесов и подмостей Нина хорошо познакомилась ещё на практике и теперь сразу же заметила непорядок. Возле лесов стояли начальник третьего участка Иван Павлович и плотник, только что заколотивший последний гвоздь в это шаткое деревянное сооружение. «Подходить или не подходить? — подумала Нина,
— Что это такое?
— Вспомогательное сооружение под названием «леса», Нина Васильевна, — снисходительно объяснил начальник участка. — Вот стойки, вот раскосы…
— Это жёрдочки, а не раскосы, — сказала Нина, стараясь не встречаться взглядом с Арсентьевым.
— Какие же жёрдочки! — похлопывая но самому толстому горбылю, так же снисходительно возразил Иван Павлович. — Сечение согласно проекта.
— Вот жёрдочка. И вот… — всё больше и больше раздражаясь от снисходительного тона, сказала Нина и отметила крестами негодные раскосы. — Прошу заменить.
— Да что вы, Нина Васильевна, вы ещё не в курсе дела!
— И стойки не вертикальные. Совсем «пьяные» леса.
— Где же вы увидели не вертикальные стойки?
— А вот — посмотрите отсюда.
— Это отсюда. А если взглянуть с другой стороны, то очень даже вертикальные.
Арсентьев и плотник, собравшиеся было уходить, со строгими лицами ожидали, чем кончится разговор начальства.
— Как хотите, — сказала Нина. — Если кто-нибудь полезет на эти леса, запишу нарушение.
— Нет, зачем же писать? — быстро проговорил Иван Павлович, сразу сделавшись серьёзным. — Поправим, всё исправим. Что же это ты, Вася, жёрдочек наколотил?
— Какой материал дали, из того и сбивал, — хмуро объяснил плотник.
— Надо требовать материал согласно проекта. Что это у тебя за стойки? Разве это стойки? Чтобы через час всё было исправлено!
Плотник начал отбивать раскосы, а Арсентьев спросил тоскливо:
— А мне что этот час делать?
Нина ушла. Проводив её глазами, Иван Павлович подошёл к плотнику и тихо сказал ему:
— Погоди.
Плотник посмотрел на него из-за плеча с недоумением.
— Забей обратно. На всякое чиханье не наздравствуешься. Арсентьев, лезь наверх.
Через полчаса Нину по радио вызвали во второй этаж. Возле злополучных лесов стояли главный инженер и Арсентьев.
— Вы были здесь? — спросил главный инженер Нину.
— Была.
— Смотрите, — он легко сломал ногой тоненький раскос. — На такие вещи надо обращать внимание.
— Что же это вы, товарищ Арсентьев? — растерянно спросила Нина. Она всегда терялась, когда видела, что её обманывают.
— Это он вас должен спрашивать: «Что же это вы?» — сказал главный инженер. — Надо быть внимательней. От вашей внимательности зависит его жизнь. Понимаете?
— Понимаю, — тихо ответила Нина.
— Разрешите объяснить, товарищ главный инженер, — начал Арсентьев, но Нина не дала ему договорить.
— Главному инженеру не надо ничего объяснять, — проговорила она сердито. — Всё и так достаточно ясно. Пойдите к начальнику участка и предупредите,
С трудной должностью Нина освоилась быстро. Правда, она считала своё положение временным и ничего не меняла на письменном столе, принадлежавшем больному инженеру, не трогала даже его «шестидневки», исписанной давнишними заметками, и только возле чернильницы поставила стаканчик с цветами. Однако ожидание перемены должности не мешало ей трудиться, как говорили про неё, «на полную железку».
Кабинет, в котором работал прежний инженер, представлял собой маленькую, в одно окно, комнату. Окно выходило на стройку и, высунувшись из него, можно было видеть весь каркас до самого верха. Но Нина почти не сидела за столом, и начальники, даже не пытаясь звонить ей по телефону, сразу заказывали диспетчеру, чтобы её вызывали по репродуктору. В кабинете Нина не засиживалась, потому что никому не соглашалась доверить проверку исполнения своих распоряжений, и ещё потому, что её раздражал Ахапкин — техник отдела снабжения, каждый день заводивший разговор об облицовочных плитках № 92, до сих пор не присланных харьковским заводом. Недели через две она прочно вошла в должность и, проходя по лестницам стройки, машинально загибала торчащие в проходах концы проволоки.
Однако к концу второй недели Нина чувствовала себя на стройке такой же одинокой, как и в первый день, — друзей у неё не появилось. Начальники участков относились к ней как к временному неудобству, которое кончится так же, как кончается дождь или ветер, посмеивались над тем, как она ходит по ригелям, и снисходительно поругивали её на оперативках. А рабочие, понимая это, откровенно не подчинялись Нине и за глаза называли её не по имени-отчеству, а просто: «техника безопасности». Несмотря на это, Нина добилась того, что все проёмы были ограждены перилами, а люки и отверстия перекрыты сетками или временным настилом.
Впрочем, количество мелких травм не уменьшалось. Несколько раз Нина ездила в рабочее общежитие, пытаясь собрать молодёжь на беседу по правилам техники безопасности, но, несмотря на нажим комсомольской организации, почти никто на такие беседы не приходил. Нина возмущалась, обвиняла ребят в недисциплинированности, просила воспитателя рабочего общежития Ксению Ивановну принять меры. Ксения Ивановна только грустно улыбалась, качала головой и говорила, что Нина не видала ещё здесь настоящей недисциплинированности, за которую действительно приходится взыскивать, — иногда даже писать письма от имени бытового совета на родину молодых строителей, их отцам и матерям: этого ребята не любят больше всего. В конце разговора Ксения Ивановна советовала устроить вечер танцев и, когда ребята соберутся, провести беседу.
Нина сердилась и доказывала, что техникой безопасности должны заниматься без всяких приманок, и уезжала домой. Ничего не добившись от Ксении Ивановны, Нина решила развесить на строительстве плакаты с короткими выдержками из инструкций. По этому поводу она завела разговор с Ахапкиным: объяснила ему, что плакатов явно недостаточно, да и те, которые есть, неряшливо сделаны. Плакаты должны быть прочными, из жести, буквы должны быть написаны масляной краской, текст нужен броский, запоминающийся. «Может быть, даже в стихах», — неуверенно добавила она.