Поддубенские частушки. Первая должность. Дело было в Пенькове

Антонов Сергей Петрович

— Сколько вам надо таких плакатов? — спросил Ахапкин.

— Самое малое — триста пятьдесят штук.

— Сколько?!

— Триста пятьдесят.

— Вы что, смеётесь?.. Вы знаете, сколько будут стоить ваши плакаты? — Он вырвал из блокнота листок бумаги и, быстро бормоча: «жести — сто листов, олифы… краски тёртой… рабсила… транспорт… накладные расходы…», составил калькуляцию и сказал: — Тринадцать рублей будет стоить один плакат.

— А сколько стоит человек? — спросила Нина.

— Какой человек?

—

Сколько стоит человек в нашем государстве?

— Я не знаю, сколько стоит человек, а триста пятьдесят по тринадцать — это около пяти тысяч рублей! Никто вам не разрешит тратить на всякую чепуху такие деньги.

Нина взяла калькуляцию и пошла к главному инженеру. С Романом Гавриловичем договориться удалось. Он не разрешил только составлять стихотворные тексты. И через несколько дней девушка с медными серёжками, по имени Нюра, развешивала красивые плакаты, но не на заборе, а на указанных Ниной рабочих местах. Надписи, над которыми две ночи сидела Нина, обложившись инструкциями, получились короткие и лаконичные: «Неисправный инструмент коварен и опасен», «Не смотри на огонь электросварки»…

Однако скупая рука отдела снабжения дала себя всё-таки знать: вместо трёхсот пятидесяти плакатов изготовили всего пятьдесят, и на каждом из них, в нижнем углу, видимо по специальному указанию Ахапкина, маленькими буквами было написано: «Цена 13 рублей».

На следующее утро после того, как развесили плакаты, Нина отправилась обходить участки. Её уже не пугала высота, но ходить по ригелям она опасалась. На седьмом этаже она заметила рыжую голову Мити. В этот день он производил газосварочные работы.

— Когда кончите, не оставляйте остатки карбида в генераторе, — предупредила Нина.

— Я никогда не оставляю, Нина Васильевна. — Митя обернулся к ней.

— Ой! А почему вы работаете без очков, Яковлев?

— Сломались, — ответил Митя и улыбнулся. — Лежали утром в кармане, а я забылся, сунул туда же плоскогубцы — стекло и кокнулось… Вот, пожалуйста.

Он достал из кармана очки-консервы. Одно стекло было немного надтреснуто.

— Вполне можно работать, — осмотрев их, сказала Нина.

— А вдруг стекло в глаз попадёт, — возразил Митя. — Ведь сами знаете: неисправный инструмент — он коварный и опасный.

Нина вспыхнула. До каких же это пор, в конце концов, все её предложения будут считать чепухой, а замечания поднимать на смех?!

— Если вы боитесь за свои глаза, так должны давно бы сбегать на склад и сменить очки, — сказала она, стараясь казаться спокойной. — Без очков запрещаю работать.

— Куда же мне с седьмого этажа ходить да обратно на седьмой!.. А план? А выработка?

— Доложите прорабу, что я вас сняла с работы. — Мина достала записную книжку и стала записывать нарушение.

— Зачеркните, Нина Васильевна…

— Нет, не зачеркну. У вас уже два нарушения. Если так будет продолжаться

дальше, я… я напишу вашим родителям, как вы ведёте себя на стройке.

— А я вам адреса не дам.

— Ничего, найду в отделе кадров.

Нина, конечно, и не думала писать родителям Мити и не понимала, как эти слова сорвались у неё с языка, но репродуктор из поднебесья вдруг заговорил: «Через десять минут — оперативное совещание… Повторяю…», и она побежала в контору третьего участка, где стоял динамик и где можно было всё услышать.

По пути она обогнала незнакомую быстроглазую девушку. Не отрывая руки от перил, девушка потихоньку поднималась по металлической лестнице, часто останавливаясь и глядя на движущуюся стрелу крана. «Наверное, из новеньких», — подумала Нина, пробегая вперёд.

В конторе, временно разместившейся на четвёртом этаже высотного здания, в неизменной своей шляпе, заломленной на затылок, сидел начальник участка Иван Павлович. Шляпа совсем не шла к его широкому, грубоватому, покрытому бурым загаром лицу и даже казалась мала ему, но он и в конторе не снимал её, каждую минуту готовый сбежать на участок от надоедливых бумажек и телефонных звонков.

Перед начальником стоял Арсентьев, и оба они были сердитыми и утомлёнными.

Нина с опаской взглянула на Арсентьева, ожидая, что он намекнёт на их знакомство на шестнадцатом этаже. Но сварщику было не до этого.

— Нам бы четырёх человек, и был бы ажур… — говорил он начальнику участка.

— Ну где я тебе возьму людей? — спрашивал Иван Павлович тоскливым голосом. — Ну где?..

— Да нам не надо квалифицированных. Нам хотя бы таких матрёшек, чтобы ходили по указанию сварщиков на низ, если надо принести что-нибудь, за трансформаторами смотрели, провода проверяли. Чтобы сварщик сам не бегал — не терял время.

Дверь приотворилась, и в контору заглянула девушка, которую Нина обогнала на лестнице.

— Может, вам и бутерброды носить? — спросил Иван Павлович Арсентьева.

— А чего особенного. И бутерброды, — спокойно ответил тот.

— Можно? — снова приоткрыв дверь, спросила девушка и, не дождавшись ответа, вошла и остановилась возле письменного стола.

— Вы что, хотите, чтобы у вас прислуга была? — спрашивал Иван Павлович, не обращая на неё внимания. — Где я тебе возьму людей?

— Я бы на вашем месте сидел, так нашёл бы.

— А ты садись. Я уступлю.

— Что я, дурной, что ли…

Иван Павлович задумался, крутя в руках карандаш. Видимо, думы его были невесёлые, потому что он решил перебить их и, остановив усталые глаза на девушке, спросил:

— Ну, а вам что?

— Я сюда на работу направлена. Чего мне делать?

— A-a-a, на работу! Это хорошо. Как ваша фамилия?

— Родионова. Лида Родионова.

— Хорошо, Лида Родионова. Посидите вон на диване, отдохните.