Подъем
Шрифт:
— Пусть мужчина оплатит… — встревает в нашу перепалку молоденькая девушка с железным колечком в носу, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
— Нет! — возвращая ему деньги, завожусь не на шутку.
— Девушка, можно побыстрее, — раздается голос из стройной шеренги ожидающих.
– Идиотка, — фыркает себе под нос незнакомец, забирая пятитысячную купюру из моих рук.
— Да что вы? Вам бы взять пару уроков хороших манер!
— Обязательно, как только вы подтяните свою арифметику! Иногда, умение считать куда полезнее, чем способность хлопать глазками.
— Приму к сведению!
Я торопливо укладываю в пакет свои продукты, в последний раз смиряя взглядом наглеца, еще больше разнервничавшись от появившейся кривой ухмылки на его губах, и красная как рак, покидаю супермаркет, в который, наверное, больше никогда не зайду. Вот так,
Он целует меня так, словно я фарфоровая статуэтка, способная рассыпаться в стеклянную крошку от одного неосторожного прикосновения. Неспешно спускаясь к вырезу моей блузки своими влажными губами, он попеременно поглаживает мое бедро и скрытую шифоном спину, делая рваные вдохи в те крошечные мгновения, когда оставляет в покое покрасневшую под непрекращающимися ласками кожу. Я старательно отгоняю кишащие в голове мысли, пытаясь сконцентрироваться на происходящем, но в своих тщетных попытках отыскать хоть малейшую искру внизу своего живота довожу себя до нервного оцепенения, не позволяющего ответить мужчине с должным пылом. Наверняка он замечает мое замешательство, но не отстраняется, а лишь теснее прижимает меня к своей груди, пытаясь справиться с перламутровыми пуговицами на моей одежде. Когда не расстёгнутыми остаются лишь две небольшие бусины, я твердо решаюсь прекратить эту пытку, веруя в то, что, отвечая согласием на его приглашение, допустила большую ошибку.
— Егор, пожалуйста, — слегка отталкивая навалившееся на меня тело, пытаюсь остановить его, однако, достигаю противоположной реакции. Словно перестав себя сдерживать, он крепче впивается пальцами в мои оголенные ноги, и неистово осыпает поцелуями кружевную ткань моего бюстгальтера.
— Егор! — строго, с хорошо читаемыми нотками нервозности, взываю к его здравомыслию, уже более решительно отстраняя его от себя похолодевшими пальцами. С трудом сфокусировав взгляд на моем раскрасневшемся лице, мужчина запускает пятерню в свои волосы, недовольно сверкнув глазами, и откидывается на спинку дивана.
— Прости, — торопливо запахивая свою блузку, говорю как можно мягче.
Он не произносит ни слова, все еще шумно вдыхая воздух, отчего его грудь вздымается так часто, словно он только что пробежал марафон. Я никогда прежде не оказывалась в подобной ситуации, и теперь мну край своей юбки в попытке хоть чем-то занять руки. Мое общение с мужчинами сводится к многолетней близости с мужем и неопытным первокурсником, считающим себя успешным дон Жуаном. Так что мне не известно, что говорят человеку, которого сначала поманили ухоженным пальчиком, с черным лаком на аккуратно обработанных ногтях, а после прервали в ту самую секунду, когда его мозг, опережая игру огрубевших от работы пальцев, дорисовал картину в самый ярких красках, доступных воображению.
— Я закажу такси, — так и не решив, уместно ли будет сейчас извиниться или сделать вид, что не произошло ничего серьезного, я предпочитаю поскорее покинуть его квартиру, успокоившись лишь тогда, когда двери лифта смыкаются передо мной, оставляя Егора на шестом этаже панельной многоэтажки. Дура, и мне с этим как-то дальше жить… Что я творю? Знаю, что устрой он мне скандал — был бы абсолютно прав, ведь на протяжении нескольких недель я всячески поощряла его на дальнейшие действия, писала глупые СМС с пожеланиями сладких снов, весело делилась с ним событиями, произошедшими за день, словно крича ему: «Посмотри, я настроена очень серьезно!». А на деле сбежала от него как последняя трусика, так и не найдя нужных слов, чтобы хоть собственным раскаянием немного потешить его задетое самолюбие. Прислонившись лбом к холодному окну вечернего трамвая, я раздумываю над тем, что с самого начала повела себя абсолютно не правильно. Вместо того чтобы заняться саморазвитием, я пошла по пути наименьшего сопротивления — устроилась на рутинную работу, завязала роман с тихим и неприметным ухажером, посвящая оставшееся время бытовым заботам. Будь я мировой знаменитостью, я была бы позабыта своими верными фанатами, закрывшись в дальней комнате трехэтажного особняка, где бы в обнимку с семейным альбомом оплакивала девять лет жизни, в которой был Андрей Медведев. Света оказалась права — я выбрала ни ту работу и подпустила к себе ни того мужчину. Заблуждалась она лишь в одном — дело не в толщине его кошелька, а в полном несоответствии выстроенным в моей голове стандартам. Окажись он сантехником
— Чего это ты так рано вернулась? Я сегодня тебя не ждала, — встречая меня в прихожей, удивляется Анна Фёдоровна, вызвавшаяся посидеть с внуком во время моего отсутствия.
— Голова разболелась и дико захотелось домой… Вы уж простите, что зря оторвала вас от домашних дел, — снимая верхнюю одежду под ее цепким взглядом, стараюсь казаться как можно беззаботней. — Выпьем чаю? На улице жуть, как холодно.
Свекровь не дает мне заняться приготовлением, собственноручно заваривая ароматный напиток и ставя вазу с печеньем в центр стола.
— Ты ведь знаешь, что я всегда готова тебя выслушать? Дать совет, если понадобиться, — пытливо меня изучая, начинает она разговор.
— Знаю, — киваю, делая небольшой глоток горячего чая.
— Так, говори… Вижу ведь, что тебя что-то мучает.
— Анна Федоровна, у меня, правда, все хорошо. Не стоит обо мне беспокоиться.
— Знаешь, Маша, я никогда тебе этого не говорила, но, думаю, сейчас самое время. Как бы я ни хотела, чтобы рядом с Андреем была именно ты, как бы я не мечтала, чтобы вы подарили нам еще одного внука, вместе старели и любили друг друга, как прежде, я думаю, что без него тебе будет лучше. Ты молодая, красивая женщина, достойная куда лучшей жизни, нежели ждать вечно занятого супруга у окна. Он всегда тебя недооценивал, принимал, как должное твою любовь, ставя на первое место свои желания. А эта Рита — прекрасное средство спустить Андрюшу с небес на Землю. Думаешь, он не взвоет, когда окажется на твоем месте? Будет локти свои кусать, вспоминая, какой заботой был окружен и какую женщину потерял…
– Это уже и неважно… Как бы у них ни сложилось, для нас нет пути обратно… И я вовсе не из-за этого переживаю… Просто я вдруг задумалась над тем, что растрачиваю себя впустую, не получая отдачи… Не отдаю себя любимым занятиям, до ужаса боясь глобальных перемен. Вышла на работу в захудалую конторку и даже не стремлюсь куда-то продвинуться. Может быть, мое место действительно у плиты?
— На этот вопрос сможешь ответить лишь ты сама. Сколько бы в тебя ни верили близкие — ты обречена на провал, пока сама не поверишь в собственные силы, — пододвигая ко мне печенье, отвечает женщина. — Я за столько лет работы в роддоме повидала разных женщин: успешных, не очень, несчастных и окрыленных, одиноких и замужних… Человек сам волен выбирать, по какому пути идти. Все зависит лишь от того, насколько он готов к риску.
— Я всегда поражалась бесстрашием Андрея. Эти кредиты, бизнес… Мне бы не хватило духу, поставить на карту все ради достижения иллюзорных целей.
— Андрюша с детства такой: продумывает наперед, как бы получить наибольшую выгоду. Вот Сережка был его полной противоположностью — всегда прятался за спину брата, опускал руки, стоило возникнуть препятствию на пути. Он ведь был очень болезненный, в сад толком и не ходил: то ОРЗ, то ротавирус… Из больниц не вылезали. Вот и повелось у нас в семье всегда его оберегать. Андрей гонял местных мальчишек, вечно шпыняющих его брата, а я все свои силы клала на повышение его иммунитета. Обивала пороги, чтобы получить путевку в санаторий…
— Вы никогда не рассказывали мне о нем, да и Андрей обходил эту тему стороной… Мы ведь с ним толком и не были знакомы…
— А что тут говорить… Опекаемый всеми родственниками, он вырос тепличным и неприспособленным к жизни. Он и в институт-то с трудом поступил, да и закончил его чудом… В двадцать один привел в дом расфуфыренную подружку, заявил, что у них любовь… И ведь любил, а она из него веревки вила — таскала за собой по клубам, высмеивала его попытки получить диплом… А через пару месяцев бросила. Так он и пристрастился к выпивке. После нее у него, конечно, случались романы, но забыть свою Виолетту не смог. Два года угасал на наших с отцом глазах… Проглядели мы его Маша, — я молчу, размышляя над тем, как же тяжело родителям принять подобный выбор собственного ребенка. — Видеть, как твои дети допускают ошибки и набивают себе шишки — всегда больно. Оттого и не принимаю я решение Андрея, знаю, что ничем хорошим его роман не закончится… Одного сына я уже потеряла и теперь видеть, как старший ребенок собственными руками рушит свою жизнь для меня невыносимо трудно.