Подъесаул Гундоровского полка
Шрифт:
Андрей исповедовался, рассказывая не спеша всю свою жизнь. Остальные четверо зеков отошли как можно дальше, что бы ни нарушать тайны исповеди. Отец Глеб покрыл гордую голову подъесаула белым вафельным полотенцем вместо епитрахильи, которую Андрей не как не хотел склонять, отпустил грехи разрешительной молитвой.
Потом Андрей причастился хлебом и водой за неимением вина.
Таинство кончилось. Отец Глеб стоял растерянно
– Что такое, отец Глеб? – спросил капитан Воропанов.
– Так теперь его нельзя использовать как полотенце.
– Эка не задача – сказал Романов, - нашёл, о чём печалиться. Андрей первый да не последний, я же баял. Всех нас ещё исповедуешь.
– Тьпфу на вас, господин атаман – в сердцах сказал Воропанов.
– Думаю, - сказал ротмистр фон Рибен, - человек с царской фамилией прав. Если уж начали вряд ли остановятся.
– А причём здесь моя фамилия? Я, что? Виноват, что ли? Это он носил мою фамилию, а не я его! Задушить было надо большевиков в зародыше. А он нюни развесил! И самого кокнули и мы страдаем.
– Либеральничал - сказал Воропанов.
– Да никто о большевиках и не слышал тогда – сказал фон Рибен.
– Выскочили как чёртик из табакерки.
– А вы, наверное, Пётр Николаевич, лютеранского вероисповедания? – поинтересовался отец Глеб, оборвав не нужный и не уместный спор.
– Это почему? Ещё при матушке Екатерине Великой мои предки крестились в православие.
– Во! Все беды России от немцев да евреев! Троцкий, Каменев, Зиновьевы всякие! Ленин ихний, бают, немец.
– Да русский он – возразил Воропанов. – Что среди русских негодяев что ли мало? А, Илья Тимофеевич?
– Да не без этого. А Маркс? – не унимался Романов. – Он немец?
– Не совсем – сказал Воропанов. – Он выкрест. По крови – еврей, а по вере – немец.
– Да прекратите, вы! – сказал фон Рибен – И так тошно. Человека к расстрелу приговорили, а вы про Маркса спорите.
– Да ничего – сказал подъесаул – живой с живыми.
Он вздохнул, достал табак, бумагу, мундштук.
– Не надо – сказал отец Глеб. – Не оскверняй себя после исповеди.
– Хорошо, потерплю чуток – согласился Андрей и положил всё это на стол. – Курите, братцы.
Скрипнула дверь и конвойный крикнул:
– Зайцев, на выход!
– Ну, прощайте.
Его все обняли, а отец Глеб перекрестил, благословляя.
– Перед
– Лучше скажи, батюшка, за что смерть принимаю?
– За Россию – ответил фон Рибен.
– За что же ещё? – удивился Воропанов.
– Да – подтвердил отец Глеб – и за веру православную.
– Ну, что ж – вздохнул бывший подъесаул, - будем считать, что я иду в последнюю атаку со своим Гундоровским Георгиевским полком, там, в степях под Херсоном. За Веру и Отечество!
Андрей взял мундштук со стола, повертел его в руках, положил на место, погладил его, прощаясь, сказал:
– Из нашей яблони.
Потом развернулся и твёрдо вышел из кельи.
Подъесаул Гундоровского полка спокойно, глядя в рыбьи водянистые глаза начальника лагеря, выслушал приговор. Затем его отвели на склад, где он сдал всю свою верхнюю одежду и босиком, в одних кальсонах и исподней рубашке пошёл впереди конвоиров, ступая голыми ногами по влажной земле и холодным камням.
Конвоиры вели его по тропинке, где несколько часов назад он шёл с женою. Конвоиры шли злые и недовольные. Андрей их понял.
– Привыкайте, ребятки, скоро работы будет много – сказал насмешливо.
– Да помолчи ты, и так тошно – сказал один из конвоиров и зло сплюнул.
Пришли к Безымянному озеру.
– Становись к обрыву – сказал хмуро конвоир, не глядя на подъесаула.
Андрей подчинился: встал – перекрестился, руки по швам, спокойно посмотрел на своих палачей.
– Ты уж прости нас, мил-человек.
– Бог простит – ответил Андрей.
Он покосился налево. Вот на этом бугорке несколько часов назад сидели они с Дуней, трава вон помята...
Раздался хлёсткий сдвоенный винтовочный выстрел. Андрея опрокинуло в чистую холодную синеву Безымянного озера.
Тело подъесаула Гундоровского Георгиевского полка медленно опускалось на дно в клубах красной крови.
_____________
А через девять месяцев Авдотья Зайцева родила третьего ребёнка, второго сына. Назвали Андреем.
26. 07.2018 г.