Подготовка к экзамену
Шрифт:
— Отец в больших чинах?
— Сравнительно в больших: капитан первого ранга.
— По-пехотному это полковник?
— Да.
— А!.. Ну, тогда понятно! — И тотчас снова заулыбалась по-доброму, кивнула на убранную комнату, красиво накрытый стол и впервые обратилась ко, мне уже по-свойски на «ты» — А почему же ты тогда с этими… — поискала слово, нашла: — с гостями?
Через месяц пожилая продавщица на пляже у Петропавловки скажет нам с Виктором: «Прохожие гости Земли».
— Одноклассница их сына Виктора, — повторила я и усмехнулась.
Анна Степановна
— Давайте приглашать гостей.
— Сейчас позову, — ответила я, выбежала в прихожую, крикнула наверх: — Хозяева-гости, слуги вас просят к столу! — И сразу же обернулась к Анне Степановне: лицо ее снова было откровенно растерянным, я удовлетворенно засмеялась.
Коньяк — его оказалось целых три бутылки — разливала Клавдия Сидоровна, Александр Викторович щедро и быстро раскладывал по тарелкам закуску. Одетыми за столом были только Анна Степановна, ее муж, Григорий Афанасьевич, и я, Плаховы оставались в пляжных костюмах. Они говорили что-то, Анна Степановна и Григорий Афанасьевич сидели молча, вежливо улыбались. Клавдия Сидоровна налила полную большую рюмку коньяку Виктору, засмеялась:
— Пей, орленок, до вечера выспишься! — Тотчас подняла свою — Ну, за наступающее лето! — И выпила первой.
Выпили и остальные, только я чуть отхлебнула из рюмки. Александр Викторович стал опять поспешно и жадно есть. Пока остальные закусывали, Клавдия Сидоровна налила снова. Теперь уж, готовясь к ответному тосту, поднял свою рюмку Григорий Афанасьевич, сказал негромко:
— Мы вот с Анной… — он покосился на меня, вспомнил, наверно, мои слова, договорил: —благодарим гостей-хозяев и предлагаем выпить за хорошую погоду, за урожай, чтобы на столе всегда было так вот!
Снова все выпили, только Анна Степановна чуть отхлебнула из своей рюмки, как и я.
Не знаю, сколько прошло времени, так сильно я задумалась. Опомнилась от необычной тишины за столом и злого голоса Григория Афанасьевича. Он успел уже сильно захмелеть. Встретилась с его светло-серыми глазами, увидела побледневшее лицо с напрягшимися желваками на скулах, крепко сжатые тяжелые кулаки, лежавшие на столе. Он говорил размеренно и четко:
— Девушка ваша, — кивнул на меня, — назвала вас — хозяева-гости. Не знаю, само это у нее вышло или умная она, а только первый раз в жизни я такое слышу. Погоди, Анна, дай сказать! Знаю я, что он директор какой-то гостиницы, что ты, — сказал он Клавдии Сидоровне, — зубной техник, я не об этом, — губы его покривились, передохнул прерывисто, снова заговорил раздельно: — Но вот что я хочу спросить: что вы за люди? Как можно быть хозяевами и тут же гостями? Откуда вы такие взялись?
— Хватит, Гриша, хватит!.. — останавливала его Анна Степановна.
Александр Викторович, не прекращая жевать, захохотал:
— Живи, Анна, пока живется!
— Но Клавдия Сидоровна негромко и властно проговорила:
— Марш! — и указала Анне Степановне и Григорию Афанасьевичу на дверь. — Марш, марш!
Анна Степановна по-мужски сильным движением обняла мужа за талию,
Я посидела еще за столом, точно медленно просыпаясь… А Плаховы уже снова громко и весело хохотали, говорили о чем-то совсем другом, будто ничего решительно сейчас не случилось. Я терпеливо подождала, пока на минуту за столом замолчали, сказала вежливо:
— Извините, я сейчас… — встала, пошла.
Незаметно выбралась из дому, кинулась на станцию.
Ехала в Ленинград, затиснутая в уголок переполненного вагона. Мне приятно было видеть вокруг себя веселых, отдохнувших за воскресенье людей, слышать музыку, голоса — я точно выбралась снова в привычную и надежную, по-человечески осмысленную жизнь. Почувствовала наконец чью-то руку на своем плече, услышала дружелюбный мужской голос:
— Что случилось, девушка?
И только тут поняла, что плачу.
8
Перед Майскими праздниками, как обычно, не предупредив нас с мамой, приехал отец, и в нашем доме сразу же все преобразилось.
Сначала я сквозь сон услышала в прихожей радостный голос отца:
— Со встречей вас, милые вы мои женщины!
Выскочила из постели, в одной рубашке выбежала в прихожую. Отец стоял посреди нее, высоченный, по-всегдашнему уверенно-спокойный, ласково улыбался своими густо-синими глазами. Мама, уже одетая, заложив назад руки, пристально глядела па него, и губы ее сильно дрожали.
— Со встречей! — повторил отец, протягивая к нам руки.
Мама тотчас облегченно заплакала, кинулась к отцу. Он обнял ее, поцеловал. Подбежала я, он подхватил одной рукой меня, второй — маму и, держа нас на руках, как маленьких, а мы крепко обнимали его за шею, пошел в комнату, шутливо декламируя:
— «Мороз-воевода дозором обходит владенья свои!..»
И я вдруг заплакала как мама, хотя никогда со мной такою не случалось при встрече отца. Он внимательно глянул на меня, сказал по-прежнему весело:
— А кого-то ждут подарки! — и опустил нас с мамой на пол.
Мама тотчас бережно и ласково взяла большую руку отца в свои руки, все смотрела на него, улыбаясь сквозь слезы. И он снова обнял ее, поцеловал. А я поспешно побежала мыться и одеваться, только все почему-то не могла перестать плакать.
Когда вошла в столовую, стол уже был накрыт и отец с мамой сидели рядышком, держась за руки, как школьники.
— Возьми в прихожей чемодан, Катенок, — сказал мне отец, чуть подольше, чем обычно, задерживаясь главами на моем лице.
Я побежала в прихожую… Неужели отец уже знает все про Виктора? Неужели мама написала ему об этом? Сама я только в одном письме мельком упомянула о Плахове, просто упомянула…
На полу в прихожей стоял небольшой новый чемодан. Я подхватила его, вернулась в столовую. Отец только кивнул мне на чемодан, я поставила его на стул, раскрыла. И сразу же увидела банлоновый костюм, такой же, как у Клавдии Сидоровны. Засмеялась от радости, взяла его, побежала к себе в комнату переодеваться.
И так ведь при каждом возвращении отца! И откуда только он знает, что именно мне надо подарить?