Подготовка смены
Шрифт:
А вот больших валунов, которые их лучшие силачи кантуют по двое и по трое, нам уже не нужно. Нет, за то, что притарабанили их хрен знает откуда, большое спасибо, для строительства города они нам очень пригодятся, но вот в баррикаде они явно лишние. Если такими её обложить, то может уже и наш артобстрел выдержать. Оглядываю в трубу их позиции, затем нашу флотилию, убеждаюсь в готовности и даю отмашку начинать. И снова грохочут пушки, снова рвутся снаряды, снова бьют крепостные ружья, а Володя ещё одну ленту высаживает из крупнокалиберного пулемёта. Ага, заметались! Правильно, тут им обрыва нет, а с баррикадой — что додумались, это молодцы, но хорошая мысля пришла слишком уж опосля. Снаряды рвутся и перед ней, и за ней, и сносят её саму, и от осколков хрен где укроешься, и остаётся дикарям только отступать. Правда, нам пришлось завязать со стрельбой, когда лодки с первой партией десанта приблизились к берегу, но тут уже и группа Волния приблизилась, и береговая с лёгкой артиллерией
Нет, гуанчи, конечно — молодцы без дураков. Ну, не ожидали от нас, что такими силами навалимся, да ещё и с громами и молниями, ну так а кто бы ожидал на их месте? В контратаку пошли отчаянно, хоть и знали уже, схлопотав залп ещё с лодок, что мало кому из них посчастливится уцелеть. Естественно, большинство так под пулями и легло, но до рукопашки небольшой несколько человек таки дорвались. Ну, какая там рукопашка? Одно копьё со стальным наконечником, один топор, да два ножа, приобретённые ранее у наших же купцов. А так — камни и дреколье. И с этим — против "черепахи" успевшей высадиться легионной центурии. Одного проткнули копьями, ещё двух — копьями и мечами, прочих и вовсе уложили из пистолетов бойцы задних рядов. А смысл этой самоубийственной атаки стал понятен после, когда "черепаху" и высаживающихся под её прикрытием обстреляли пращники дикарей, которым ничто не мешало подойти, поскольку атакующие отвлекли на себя всё внимание наших стрелков. А мы же с судов шмалять не можем, дабы по своим не влепить. Самый жаркий это был момент, стоивший нам трёх убитых и полутора десятков тяжелораненых. Спасибо хоть, Волний на дистанцию стрельбы вышел и дал хороший залп по ихним тылам, а юнкера выкатили "максимку" и всыпали им фланкирующим огнём, не боясь задеть своих. Отогнали дикарей, короче, и дальше уже высаживались без помех. За мужиками и девки-юнкерши высадились — теперь-то уж хрен чего гуанчам светит.
Покуда они с медиками нашими ранеными занимались, бойцы вспомогательной когорты уже рассортировали дикарей на трупы, включая и добиваемых, дабы не мучились почём зря, безнадёжных и на тех тяжёлых и средних, которые ещё жильцы. Те из них, кто был в сознании, глаза вылупили от изумления, когда после наших медики занялись и ими. Один только распсиховался.
— Чем этот недоволен? — спрашиваю переводчика.
— Требует, чтобы его добили, досточтимый. Не хочет быть рабом.
— Скажи ему, что убить себя он всегда сможет и сам, если жизнь покажется ему нестерпимой. И здоровым ему это будет сделать легче, чем таким, каков он сейчас.
Переводчик перевёл гуанчу, тот залопотал чего-то негодующее, но с ним двое его соплеменников заспорили и кажется, урезонили. Во всяком случае, бузотёр притих и не мешал обработке и перевязке ран. Млять, до хрена не смертельно, но продырявленных!
— Тридцать восемь тяжёлых, досточтимый, из которых опасаемся за пятерых, — доложила одна из помогавших медикам юнкерш, — И ещё тринадцать средних. Лёгких ни одного — все убежали со здоровыми.
— Это понятно, — хмыкнул я, — Наверняка и средние все, кто мог сам или кого они смогли утащить. Тем лучше — больше обузы для здоровых и ещё способных драться.
Бойцы Волния привели и притащили ещё три десятка с лишним, обработанных уже теми медиками, которых я послал к нему, затем полтора десятка привели с пляжа, так что всего пленных гуанчей получалось в районе сотни. Сколько ещё раненых обременяют отступившего противника, мы могли только гадать. Но какой смысл, если эта доля обузы у дикарей всё время меняется в далеко не лучшую для них сторону? В глубине суши, где должно располагаться их селение, зачастила стрельба, и посыльный от префекта Седьмой легионной когорты доложил, что когорта вышла к окраине селения, и пращники дикарей укрываются от винтовочного огня за стенами своих каменных построек и оград. Когорта может выбить противника из селения, но ценой лишних потерь, и префект запрашивает у меня указаний, атаковать ему селение немедленно или подождать тяжёлого вооружения. А нахрена нам лишние потери, спрашивается? Вон сколько те же гуанчи мёртвых героев положили, а толку им от этого? Пусть воюет техника, она железная. Ладно бы её не было, как у гуанчей, но у нас-то ведь она есть. Естественно, даю команду обождать, Волнию с префектом Спурия передать их рубеж высадившимся и подошедшим Девятой легионной и Третьей вспомогательной когортам, а юнкерской центурии с артиллерией и пулемётами, пополнив боекомплект, выдвинуться вместе с ними к селению дикарей.
Идёт колонна, и дорога-то отсутствует как явление. Как представишь себе это перекатывание классического "максимки" на его станке-тележке Соколова образца тыща девятьсот десятого года по этим рытвинам и каменюкам — млять, занятие для мазохистов. Наши же на большеколёсных лафетах перекатываются легко. Ну, на ухабе в спицы колёс упереться нетрудно, чтобы провернуть их, преодолевая
— Кровь разрывает аорты,
Упакована в бронзу смерть.
По дорогам шагают когорты,
Сотрясая земную твердь.
Клан Тарквиниев нам и отец и судья,
И светлы дни правленья его!
Дать победу ему или пасть от копья —
Третьего нам не дано.
В исходном тексте римский император отцом и судьёй числился, но таковой и отсутствует пока хронологически, и указом для наших не будет, когда появится. Римским легионерам он отцом и судьёй будет, а не нашим, а у наших — свои правители. Спурий вон шагает в колонне во главе своей центурии, так он для наших — реальный кандидат в отцы и судьи, когда дорастёт, потому как и фамилия правильная, и сам свой в доску.
— И за море, пускай и не сразу,
Добрались со щитом и мечом.
Когда мы выполняем приказы,
Расстояния нам нипочем!
Карпетанское войско, крепостные валы
Не сдержали наших атак.
Лузитаны, и те не сумели сломить
Мощи стальных "черепах"!
Исходно у Барона там пелось про Азию, пол-Европы, персидские колесницы, карфагенских слонопотамов и скифов, но у нас и масштабы испанские, и достижения. И строго говоря, метрополии, но ветераны в Первом Канарском имеются, так что сойдёт.
— И вот смерти дыханием спертым
Наши лица опять обдало.
Если кто-то окажется мёртвым,
Мы выпьем за душу его!
Мы, Тарквинии, дали могущество вам,
Заплатив дорогою ценой.
И врагов ваших кости валяются там,
Где застал их последний их бой!
Ага, плевать нам на будущую Империю, которая не наша будет, а римская, а мы другую структуру строим под тарквиниевским вождением руками. А могущество — имели они его и без нас, но разве сравнишь его с нынешним? Цена же — класть людей пачками не в наших правилах, но кто сказал, что потраченные на трудную учёбу годы, лишения быта в военном лагере и пролитый на учениях пот — дешёвая цена? Ведь могли же вполне бить баклуши, наслаждаясь всеми благами античной цивилизации? Римские гегемоны именно так и сделают с превеликим удовольствием, когда императоры за счёт выжимания соков из провинций начнут баловать их имперским люмпен-коммунизмом. И в результате свою Империю прожрут и просрут. Потом — ага, будут ностальгировать по имперским величию и халяве, да костерить прикрывших эту лавочку проклятых варваров. А сами, типа, не при делах и страдают абсолютно безвинно. На хрен, на хрен!
— Идет легион, за когортой когорта,
Привычно шагая в пыли.
Наш легат на коне смотрит гордо,
Победу ища впереди.
Мы жестоки к врагу, мы жестоки к себе,
Но не надо винить в этом нас!
Враг есть враг, смерть есть смерть на войне, на войне
Для солдата приказ есть приказ!
Этот гипертрофированный римский культ парадного шага и знамён, который в том оригинальном бароновском куплете звучал, нам тоже абсолютно никчему. Кто станет печатать шаг на марше, выбивая дорожную пыль себе же под нос? Если придётся плотно скучковаться в "черепаху", так в ней и шаг другой. Это у римлян уже заскоки показушные начинаются, когда не столь важна уже боевая подготовка, главное — на параде равнением в рядах блеснуть, да грозной поступью урря-патриотических ротозеев впечатлить. И культ знамени у римлян тоже разумную меру явно перехлёстывает. Средство связи на поле боя по сути-то, если разобраться не предвзято. Из рации современной кто-то делает культ? Ну так и из суррогата ейного античного тоже нехрен. Много чего у римлян и дельного, что не помешает и нам, но маразм свой пусть оставят себе.