Подкаменный змей
Шрифт:
Урядник нагнал их в третьей избе, а дальше уже не отставал.
Хворых тоже хватало. Пять дворов обошли, когда Яков понял, что во всём этом есть ещё одна закономерность. Дворы, где были покойники, стояли совсем близ реки. Дворы с заболевшими – чуть поодаль. Среди тех, кто жил на отшибе, у леса, и промышлял не рыбалкой, а скотом или пасекой, заболевших не было вовсе.
Для полноты картины Штольман решил обойти всю деревню. Анна уже с ног валилась, но не отставала ни на шаг, упрямо цепляясь за локоть мужа. Видела ли она духов умерших, Яков не знал. Она ему ничего не говорила, а его вело уже не наитие –
Была во всей этой картине одна знакомая странность. Лет пятнадцать назад, на заре своей карьеры, молодой сыщик Яков Штольман расследовал подобное дело. Тогда умерли нехорошей смертью жена и дочь известного питерского фотографа Стефаниди. Тоже явное отравление – рвота и кровавый понос, головные боли и судороги. И тоже первым скончался ребёнок. Тогда, по молодой горячности, Яков себе вообразил едва ли не месть кого-то из заказчиков: Стефаниди скандальные дагерротипы порой снимал - из тех, какими приторговывают в борделях. Оказалось же всё проще, это объяснил ему доктор, делавший вскрытие, когда скончался уже сам Стефаниди. Всё дело было в самом процессе съемки дагерротипов, в рискованной технологии. У фотографа студия прямо на квартире была, когда бы не это обстоятельство, семья бы жива осталась.
Именно тогда Яков и увлёкся фотосъёмкой, только предпочёл, разумеется, передовой и безопасный влажный фотографический процесс.
Но какая была связь между семьёй фотографа, умершего из-за нарушения технологии в доходном доме на Большой Садовой, и крестьянскими детишками, умирающими на берегу чистейшей горной реки в глубине Тургусунского урмана? И причём тут сказка о Змее?
Система сломалась в крайней от леса избе, где умирал от змеиной хвори бобыль-пасечник Фёдор Ухов. Ухов у реки не жил, рыбы не ел вообще – пояснил, что нутро не принимает с самого детства. К тому же, был он не дитя и не баба, правда, мужик щуплый и болезненный. Штольман озадаченно задумался. Совсем уже картина сложилась – и на тебе!
Умирать мужик не хотел, тянулся, обессиленный, почему-то к Штольману, видать имевшему самый городской и представительный вид:
– Помогите, барин! Кончаюсь.
Яков сидел у стола и молча грыз кулак, пытаясь вновь свести картину в единое целое.
И тут неожиданно помог Кричевский:
– А скажи-ка, мил человек, ты золотишко не мыл в тайге?
Ухов замотал головой, сотрясаясь рвотными спазмами:
– Нет, барин. К чему мне?
Штольман поднял голову, внезапно ощутив приближение разгадки. В добыче золота он ничего не смыслил, а вот ложь отличать за годы службы выучился отменно. Умирающий лгал.
– Врёшь, приятель! – сказал он, беря мужика за грудки. – Если сам и не добывал, то со старателями знакомство водишь. Говори, не бери грех на душу! Отходишь ведь. Признаешься – сколько душ спасёшь!
– Да нешто я… - глаза у Фёдора наполнились слезами. – Не делал я, барин, дурного. Я им только еду носил. Они платили справно.
– Кто «они»? – подался вперёд сыщик.
Фёдор снова забился судорожно, обливаясь холодным потом, а потом замер в руках у Штольмана. Сыщик его тряхнул, силясь привести в чувство, но это уже не в его силах было. Опустил почившего на кровать, отодвинулся, досадливо помотав головой. Едва наметившись,
Внезапно тонкие пальцы легли ему на предплечье.
– Яков, позволь, я с ним поговорю!
Ему уже случалось в горячке расследования забывать, что Анна Викторовна была рядом. Нечасто, он всякий раз потом удивлялся. Но так бывало лишь тогда, когда логическая цепь, ведущая к разгадке, выглядела для него неразрывной. Сейчас цепь вдруг оборвалась, и его словно лбом в бревенчатую стену этой избы со всей силы приложили.
Он заглянул сверху вниз в бездонные синие глаза-озёра, уже обведённые кругами от усталости, и вспомнил, что они теперь – единое целое: он не остановится – и она не остановится. Молча кивнул и отошёл, пропуская её к покойнику.
Анна сделала два шага вперёд – и замерла, вглядываясь во что-то, видимое только ей.
– Покажи мне! – попросила она каким-то особым тоном, какого Штольман никогда не слышал у неё в отношении живых.
Глаза невольно скользнули по комнате и нашли Кричевского, замершего на лавке с широко раскрытыми глазками и полуоткрытым ртом. Это не опасен, он любое чудо примет.
Заскорузлые мозги урядника с увиденным явно не справлялись – такое у него было лицо - пень пнём. А сам-то он, Штольман Яков Платонович – баобаб африканский! – давно ли начал невероятное принимать?
Анна между тем что-то разглядывала молча. Потом содрогнулась от знакомого уже удара (Штольман подхватил). Перевела дух, покачала головой, сказала устало:
– Я не знаю, как это описать. Лучше нарисую.
В избе у пасечника бумаги не водилось, кроме Писания и Псалтыри. Зато у Андрея Дмитриевича при себе был блокнот, куда он записывал сказания, собранные по деревням. Блокнотом и карандашом он поделился.
Анна бегло набросала какой-то пейзаж: излучину реки, на берегу которой валялись то ли корыта, то ли лотки, рядом нечто вроде дробильного механизма. Поодаль пара изб и сараев.
– Всё, - она обессилено откинулась к бревенчатой стене и прикрыла глаза.
– Прииск? – удивлённо сказал Кричевский.
– Вы уверены? – спросил Штольман, с тревогой глядя на жену.
– Уверен. Вон, драги на берегу.
– Прииск, - подтвердила Анна, нехотя открывая глаза. – Фёдор сказал: «Волчий прииск». Какой-то Волк старателей нанял, им платит. А руководит Кобчик. Не знаю, кто такой. Он не показывал. Фёдор им еду носил, часто гостил там. Они ему говорить не велели, угрожали убить. А платили хорошо.
– Заработал, мать его! – сплюнул на неметеный пол урядник. – Только где же тот прииск? И причём здесь змеева хворь?
Штольман присел рядом с женой, обнял её. Она бессильно склонилась ему на плечо.
– Это как раз не загадка. Волчий прииск в тайге, выше по течению. И от Утихи не очень далеко – иначе яд не попадал бы сюда в такой концентрации.
– Змеев яд? – охнул Кричевский.
– Да какой там Змей! Всё гораздо обыденнее. Просто опасный технологический процесс. Я не силён в вопросах золотодобычи, но кое-какие предположения у меня есть. И завтра мы с Павлом Степановичем их проверим. А пока… господа, не рекомендую в Утихе есть и пить местное. Вода уж точно заражена. Рыба, вероятно, тоже. Не знаю, где яд может концентрироваться ещё, так что – сами понимаете…