Подкаменный змей
Шрифт:
Яков прежде её в этом наряде не видел, так что она сполна насладилась улыбкой, которую он не смог сдержать, восхищённым сиянием глаз и удивлённо вздёрнутой левой бровью. Кажется, за последние два года Анна столько раз заставляла вздёргиваться эту бровь, что над ней уже новые морщины нарисовались.
Сам Яков был одет ровно также, как и всегда, с неизменным петербургским шиком, только длиннополый сюртук сменился пиджаком ради удобства в седле. Та же шляпа, тот же галстук, сегодня едва заметно ослабленный. Не хватало трости и саквояжа, чтобы вообразить, будто господин следователь опять в Затонске едет на очередное дело. Трость и саквояж оставались в гостинице, в лесу с ними было
И не удивительно, что в этой поездке она оказалась в центре внимания.
– Боже, какая крупная малина!
– Анна Викторовна, а вы медведей не боитесь?
– Медведей? – Анна в некотором недоумении посмотрела на галантного спутника, гадая, разыгрывает он её, или всерьёз пугает.
Кроме урядника Егорьева, Андрея Дмитриевича Кричевского и Штольмана в экспедиции неожиданно оказался приезжий из Усть-Горска купец Грохотов. Несмотря на своё купечество и громокипящую фамилию, был он человеком вполне городским и даже в некотором роде интеллигентным. Анна с первого момента ощутила к нему безотчётную симпатию, и, лишь задумавшись, поняла, в чём тут было дело. Купец со Штольманом относились к одному физическому типу: оба худощавые, среднего роста, темноволосые, с резкими чертами лица. В одном только отличались радикально: суровое лицо Штольмана словно бы озаряли огромные, выразительные голубые глаза. Анна в этих глазах регулярно тонула, и выныривать не собиралась – так много всего в них отражалось в любой момент времени – не налюбуешься! Усть-Горский же купец свои чёрные глаза постоянно иронически щурил, от чего выражение на его лице всё время было какое-то двусмысленное: то ли серьёзно говорит, то ли издевается?
– Вы шутите, Карп Егорович, не правда ли?
– Какие уж тут шутки, Анна Викторовна? Ведаете ли, такая вот «шутка» весит двадцать пять пудов, а на бегу догонит вашу лошадь!
– Ведаю, Карп Егорович. В моих краях они, представьте себе, тоже есть. Но вы зря меня пугаете. Сейчас лето – вон какая малина кругом наспела. Медведи нынче сыты.
Грохотов тонко улыбнулся, словно признавая поражение. Он с ней явно флиртовал.
Анна нервно обернулась в поисках своего «немца». Штольман нарочно держался поодаль, чтобы не вступать ни с кем в беседу. А купцу самоуверенности было не занимать. Или он полагал, что муж её по-русски не понимает? Или считал его вовсе слепым?
Симпатия к Грохотову у Анны стремительно улетучивалась. Она с тревогой вгляделась в лицо мужа: как реагирует? Пока, вроде бы, спокойно. Едет с видом слегка надменным, смотрит с лёгким прищуром. Ох, нет! Совсем он не спокоен. Уже головой повёл недовольно – в своей обычной манере: «Ну и ну!»
Анна отчаянно засигналила Якову глазами, что всё у неё в порядке, что любит она только его, и на заигрывания купца отвечать не собирается. Яков чуть заметно улыбнулся в ответ, но, кажется, расслабился.
Какая же дура она была прежде, когда ей нравилось заставлять его ревновать и мучиться, чтобы убедиться, что небезразлична ему! Понадобилась та дуэль с неизбежным для Якова смертельным исходом, чтобы она поняла, что перед ней он совершенно беззащитен, что не только мужчина обязан беречь свою женщину при любых обстоятельствах – в любви это долг обоих.
Грохотов, между тем, продолжал
– А ещё тут водятся рыси.
– Рыси?
– Да, очаровательные такие двухпудовые кошечки. У рыси крапчатая шерсть, вы её даже не заметите среди стволов и солнечных бликов. А она подберётся к вам поближе и вцепится прямо в горло. Именно так рысь убивает крупную дичь. Охотники, промышляющие пушнину в тайге, иногда шьют себе высокие кожаные воротники, чтобы уберечься от рыси. У вас ведь нет такого воротника?
Анна против воли испуганно схватилась рукой за горло, сомнительно защищённое лишь стоячим воротничком жакета и бархоткой с любимым синим камушком.
И снова оглянулась на мужа. Разумеется, он слышал каждое слово. И, разумеется, она теперь с тропинки ни ногой, как бы ни манили спелые ягоды в зарослях над обрывом. Не то чтобы всерьёз рысей боялась. В глубине души Анна пока так и не выучилась бояться за себя, страх к ней приходил уже тогда, когда это самое страшное непосредственно происходило. Просто с некоторых пор она вдруг поняла, что не одна, что Яков кинется защищать её от всего, что бы ей ни угрожало. А ей очень не хочется его снова потерять. Та зимняя неделя стала для неё страшным и отрезвляющим опытом. Она перестала смотреть на Якова взглядом влюблённого ребёнка, в глубине души уверенного, что все взрослые сильны и неуязвимы. Нет уж, пусть эти рыси живут отдельно, а Штольманы отдельно!
Где-то внизу грохотала на камнях река, петляя и извиваясь среди окатанных гранитных валунов. Вот уже несколько часов путники ехали Тургусунским урманом, вдоль крупного притока Каменя, забираясь в самые заповедные края, где обитал таинственный Змей. И до цели оставались ещё многие вёрсты.
Около полудня урядник приказал остановиться, чтобы дать роздых лошадям. Дорога и впрямь была трудная: то каменистая, то напрочь размытая дождями, а то и вовсе словно взрезанная грязевыми потоками и перегороженная песчаными намывами, бежавшими с горы в пору последнего – совсем недавнего - ливня. Солнце жарило нещадно, словно это и не Сибирь была вовсе. Анне всегда казалось, что в Сибири должно быть холодно. Она поделилась своими мыслями с Кричевским. Андрей Дмитриевич торопливо развеял её сомнения:
– Да здесь и холодно, дорогая Анна Викторовна, только зимой. Очень холодно. И сугробы ложатся в сажень высотой. Зато летом – неземная благодать! Такого медового разнотравья вы нигде не найдёте. Надобно вам попробовать алтайский мёд.
К ним немедленно присоединился Карп Егорыч:
– А рыбалка? О Тургусунской рыбалке легенды ходят. В этом потоке живут и таймень, и хариус. Вам приходилось рыбачить, Анна Викторовна? Тайменя едали?
Анна с сожалением покачала головой. Она не раз видела, как удят щуку в тихих омутах Затонска, но здешняя рыбалка, - кажется, совсем другое дело. Как удить в стремительном потоке, мчащемся так, что до округлой гладкости стесывает гранитные валуны? Он же, наверное, с ног собьёт.
Подтверждая её мысли, Андрей Дмитриевич заметил:
– Тургусун в переводе с алтайского означает «воды бешеного быка». Правда, удачно звучит?
Звучало удачно и таинственно. Вообще всё складывалось удачно. Это было правильное решение – ехать в тайгу, поманившую их тайной. Несмотря на усталость после нескольких часов в седле, Анна чувствовала, что её охватывает какое-то полузабытое чувство, от которого кровь словно бы бодрее бежит по жилам. В Затонске она испытывала такое довольно часто, потому и лезла в дела полиции еще в те поры, когда её почти не интересовал Штольман. Ощущал ли Яков Платонович то же самое? Или у него от неё всегда голова шла кругом?