Подкидыш
Шрифт:
Для Элеоноры предстоящее событие было вдвойне радостным: она ведь увидит не только короля, но и своего самого любимого внука. Еще долго после возвращения родных из Лондона она заставляла их снова и снова в мельчайших подробностях рассказывать ей о коронации и об участии в ней Тома. Теперь же Элеонора с нетерпением ждала возможности услышать от самого Тома такие вещи, которые сторонним наблюдателям были недоступны.
В субботу, тридцатого августа, король, королева и принц Эдуард в сопровождении огромной свиты роскошно одетых аристократов, епископов и придворных торжественно въехали в город через ворота Микл Лит. Маленький принц был столь немощен, что не мог скакать верхом, и его везли в колеснице, справа и слева от которой гарцевали на конях его юные кузены – Уорвик, сын Кларенса, и Линкольн, сын сестры короля Елизаветы. Мэр, олдермены, все важные официальные лица и видные жители Йорка приветствовали венценосных гостей еще за воротами и с почетом проводили их в город. Элеонора позаботилась о том, чтобы тоже оказаться в числе встречающих. В малиновом платье и на вороном коне она была очень заметной фигурой и стала первой, кто вслед за мэром и олдерменами поздравил короля и королеву с прибытием.
– Это счастливейший день в моей жизни, – сказала Элеонора со слезами на глазах.
Ричард улыбнулся ей.
– Возможно, и в нашей – тоже, – ответил он. – Приехать в Йорк – это все равно, что вернуться домой.
Том следовал за государем вместе с другими оруженосцами, находившимися теперь под началом сэра Джеймса Тиррела, давнего приятеля короля; но бабушка и внук смогли лишь обменяться любящими взглядами – этикет запрещал Тому разговаривать в такой момент. Кортеж двинулся дальше, в город. Проезжая под навесной башней ворот Микл Лит, Элеонора взглянула вверх и ясно вспомнила тот ужасный день, когда там была выставлена на всеобщее обозрение голова её любимого Ричарда Йоркского – окровавленная, грязная, в шутовском соломенном венце.
«Колесо истории повернулось, – прошептала Элеонора про себя. – Королем должен был стать ты; но им стал лучший из твоих сыновей – тот, которого ты любил больше всех и который носит твое имя. Теперь он – государь и будет лучшим правителем из всех, которых знала эта земля. Покойся с миром, любимый: теперь все в порядке, то, к чему ты стремился, сбывается на глазах».
За воротами кортеж радостно приветствовала огромная толпа горожан, нарядившихся в самые лучшие свои одежды. На улицах развевалось множество знамен с солнцами и розами дома Йорков, с соколом в путах, который был эмблемой отца короля, и с белым вепрем – личным гербом Ричарда. Пока венценосная чета двигалась через город, для неё было разыграно несколько живых картин, а каждый дом был украшен гобеленами, флагами и зелеными ветвями. Наконец, когда процессия достигла городской ратуши, мэр произнес приветственную речь и преподнес королю и королеве подарки от города.
Ричард сказал в ответ несколько слов, выразив свою признательность за то радушие, с которым его встретили жители Йорка.
– Вы заставили нас почувствовать себя здесь столь желанными гостями, что мы решили оказать вашему городу особую честь. Недавно мы объявили нашего сына, Эдуарда, принцем Уэльским и графом Честерским и теперь решили провести церемонию, на которой присвоим ему эти титулы, здесь, в Йорке, чтобы продемонстрировать нашу признательность городу и его обитателям.
Народ возликовал, ибо это и правда была великая честь. Тут же назначили день торжества, и в Лондон были отправлены распоряжения мистеру Козинсу, который должен был незамедлительно прислать достаточное количество тканей и всего прочего, необходимого для церемониальных одежд.
Всю следующую неделю заполняла бесконечная череда торжественных приемов, официальных и приватных обедов и ужинов, так как каждый в Йорке спешил оказать честь королю и королеве и сам удостоиться такой же чести. Из-за предстоящей церемонии Том, как и все другие пажи и оруженосцы, был слишком занят, чтобы вырваться домой, но Элеонора смогла сама встретиться с внуком и увидеть, как он исполняет свои почетные обязанности, когда юноша прислуживал королю за ужином в одном частном доме, куда Элеонора тоже была приглашена. Потом бабушка с внуком сумели перекинуться несколькими словами, а чуть позже Элеонора еще и поболтала с королем – да так легко и свободно, что многих охватила зависть. Но Элеонора в свои шестьдесят семь лет держалась столь величественно, что это позволяло ей делать вещи, простым смертным недоступные.
Ричард открыто восхищался ею и громко превозносил её красоту – причем совершенно искренне. Точеное лицо Элеоноры в обрамлении белых лент чепца казалось высеченным из мрамора; но глаза её оставались по-прежнему живыми и ярко-голубыми, да она еще надела переливчатое синее бархатное платье, которое только подчеркивало их цвет.
– Наверное, вы немало повидали на своем веку, – сказал ей Ричард.
– Естественно! Когда я была девушкой, в стране повсюду царил хаос, беззаконие и бедность, множество пашен не возделывалось, фермы стояли пустыми, а дома – заброшенными. Сейчас у нас мир и порядок. Англия благоденствует, торговля процветает, немало людей окружает себя роскошью, у нас хорошая, стабильная власть, и на всех фермах кипит жизнь.
– Но север все еще дик, во всяком случае, значительная его часть, – заметил Ричард, – однако мы потихонечку начинаем приводить эти места в порядок. У меня есть на сей счет кое-какие замыслы: север – край своеобразный, не похожий на другие земли, и я полагаю, что ему нужен собственный Совет, который занимался бы здешними делами. Лондон слишком далеко отсюда. Я намерен учредить особый Северный совет и думаю поставить во главе его молодого Линкольна. Он – хороший, крепкий парень и предан всему нашему семейству. Заодно он приглядит и за Уорвиком. Надеюсь, Линкольн сможет оказать на сына Джорджа положительное влияние.
«Об этом я мечтала всю свою жизнь, – подумала Элеонора. – Мои сыновья погибли, пытаясь возвести твоего отца на престол, но коли ты восседаешь теперь на троне, их смерть была не напрасной. Ты, суровый, мужественный человек со спокойным взглядом серых глаз и простым, любящим сердцем, стал всем, чем должен был стать Ричард Йоркский».
Только после окончания церемонии, на которой сыну короля были торжественно присвоены высокие титулы, Том смог, наконец, на недельку вырваться домой, в «Имение Морлэндов», и обсудить с родными свои планы на будущее.
– Я хочу остаться при короле, – сказал он отцу, матери и бабушке, которая одобрительно кивнула. – Сейчас я – один из семи главных оруженосцев и не сомневаюсь, что в скором времени государь предложит мне пост при дворе. Всегда можно быть уверенным, что если ты хорошо ему служишь, то он и вознаградит тебя по-королевски. И еще Его Величество намекнул мне, что он, как только уляжется вся эта суета, подумает о том, чтобы подыскать мне подходящую жену.
– Но это же чудесно, Том! Похоже, тебе и впрямь обеспечено блестящее будущее! – воскликнула Дэйзи. – Жаль только, что ты обоснуешься так далеко от нас, в Лондоне – и мы опять годами не сможем увидеть тебя.
– Почему вы думаете, что я непременно поселюсь в Лондоне? – удивился Том. – Я могу служить государю и здесь. Королева и принц Уэльский скоро возвращаются в Миддлхэм, меня могут послать с ними. В Шерифф-Хаттоне у Уорвика и Линкольна тоже, как вы знаете, будет собственный двор. Ходят разговоры о том, что туда пришлют на воспитание и двух других принцев, сыновей, покойного короля – милорда Бастарда и милорда Йоркского. Я могу получить место и там. Но надеюсь, что этого не случится. Мне будет грустно жить вдали от вас, но больше всего на свете я хочу быть рядом с королем и надеюсь, что он оставит меня при своем дворе. Тогда я всегда буду с государем!