Подкидыш
Шрифт:
Элеонора все любила здесь в Корфе, небольшом летнем замке. Прожив всю свою жизнь среди этих холмов, она даже и представить себе не могла, что когда-нибудь уедет отсюда. В другом конце комнаты у незажженного камина сидела на стуле хозяйка дома, другая Элеонора: некогда – Элеонора Бьючамп, а ныне – леди Элеонора Бьюфорт, жена лорда Эдмунда Бьюфорта, прозванная Белль за свою исключительную красоту. Белль опять была беременна и надеялась, что теперь у неё родится мальчик. Летний зной утомил молодую женщину, и её руки медленно двигались, перебирая разноцветные мотки шелка. Может быть, Элеонора закончит вместо неё... Много раз, когда они еще девушками оставались вдвоем, Элеонора Кортней делала двойную работу – пряла или шила за себя и за Белль, чтобы уберечь подругу от наказания.
Две девушки воспитывались вместе с тех пор, как умерли родители Элеоноры. Белль была двумя годами старше, но Элеонора развивалась быстрее – как умственно, так и физически, так что они никогда не ощущали разницы в возрасте и вместе учились читать, писать и считать, они учились французскому и латыни, танцам и музыке; учились держать в руках иглу и должны были ежедневно напрясть и наткать столько, сколько им велели. Белль, маленькая, белокурая и хорошенькая, была щедрой и ленивой. Элеонора, более высокая и темноволосая, была энергичной, раздражительной и умной. Они прекрасно дополняли друг друга.
Когда Белль вышла замуж за лорда Эдмунда, она попросила, чтобы ей позволили взять Элеонору с собой, и красавице разрешили это сделать. Лорд Эдмунд выкупил опекунские права у отца Белль, и тогда девушке казалось, что судьба её окончательно определена. Элеонора навеки останется в замке Бьюфортов, ухаживая за бедной Белль во время её бесконечных беременностей, а позже, как девушка надеялась, будет растить и плоды этих беременностей. Это было пределом мечтаний Элеоноры. Больше она не рассчитывала в жизни ни на что.
Нет, это не совсем так. Было еще кое-что, кое-что такое, чего она страстно желала и во что едва осмеливалась верить, нечто, поглощавшее все её мысли, которые то ныряли в темную бездну, то воспаряли ввысь, переходя от пылкой мечты к полному отчаянию, и так раз за разом, пока Элеонора уже сама не перестала понимать, было ли это вполне осуществимой надеждой или самой безумной фантазией. Когда Элеонора думала об этом, её проворные пальцы замирали, отказываясь ей повиноваться, и роняли иглу, неслышно падавшую девушке на колени.
Сейчас взгляд Элеоноры опять обратился к окну и, скользнув по маленьким каменным домикам деревни с пятнами лишайников на крышах, по дальним полям, общинным землям и лесным опушкам, устремился к большим диким холмам, где ветер гнул верхушки деревьев и рвал в клочья облака.
Его звали Ричард. Ему было двадцать три, он не имел жены и вел жизнь воина. Был он не очень высок ростом, довольно плотен, по-солдатски широкоплеч, широкогруд и силен, с круглым, добродушным лицом, бронзовым от загара, и светлыми волосами, ставшими совсем белыми под солнцем. Двигался он стремительно и легко, а его голубые проницательные глаза смотрели, казалось, прямо тебе в душу. Он редко смеялся – и вовсе не из-за природной суровости, а просто потому, что часто и подолгу размышлял над самыми разными вещами; но когда он все-таки улыбался, улыбка озаряла все его лицо и заставляла тебя почувствовать, что после долгой холодной ночи вновь взошло солнце. Эта улыбка согревала твое сердце – и тебе невольно хотелось отдать жизнь за этого человека.
Он и лорд Эдмунд три года назад ездили вместе во Францию, чтобы присутствовать на суде над Жанной д'Арк, Орлеанской девой, и на коронации юного монарха в Париже. Это было в декабре, а следующей весной они вернулись и на какое-то время остановились в доме недавно женившегося лорда Эдмунда, здесь проходили бесконечные празднества и игры, звучала музыка, здесь веселились и танцевали. Тут-то Элеонора впервые увидела Ричарда и влюбилась в него. Как все солдаты, вернувшиеся домой из Франции, он был не прочь поразвлечься и приударить за хорошенькой девушкой. Элеонора была красива, и он танцевал с ней, ухаживал за ней, осыпал её комплиментами, до небес превозносил её пленительное пение и её дивные темные глаза. И как-то однажды, когда Элеонора и Ричард гуляли по саду, где их не могли услышать и увидеть другие гости, он увлек её в тень беседки и поцеловал.
И юное сердце Элеоноры, такое трепетное и беззащитное, не устояло... Голос Ричарда, улыбка, даже прикосновение его локтя к её руке, когда Элеонора и Ричард сидели рядом за пиршественным столом, – только это и заполняло мысли и чувства девушки днем и ночью, хотя даже в пьянящем водовороте своей любви Элеонора прекрасно понимала, что надо быть сумасшедшей, чтобы потерять голову из-за этого человека. Ибо он был не просто Ричардом – он был Ричардом Плантагенетом, герцогом Йоркским.
Он был богатым и могущественным, он был полководцем и государственным мужем, главой своего семейства, одним из знатнейших людей в стране, и, как поговаривали, в его жилах текло больше королевской крови, чем у самого монарха, ибо по материнской линии Ричард происходил от второго сына Эдуарда Третьего, а по отцовской – от его четвертого сына. А она была просто Элеонора Кортней, сирота и бесприданница. Иногда она впадала в глубокое отчаяние, понимая, сколь несопоставимо их положение. А порой в сердце её вспыхивала надежда: ведь если Ричард любил Элеонору, то вполне мог жениться на ней, благо не было никого, кто мог бы запретить ему поступать по-своему, и он был волен делать все, что пожелает.
Девушка лелеяла эту свою надежду, эти свои мечты, не расставаясь с единственной вещью, которая осязаемо напоминала ей о нем. На последние святки он прислал подарки всей семье Эдмунда, не забыв при этом и Элеонору. Ей достался маленький католический молитвенник в кожаном переплете с её гербом – бегущим белым зайцем, вытисненным на обложке. Это был бесценный подарок – даже для герцога, но девушка дорожила крошечной книжечкой потому, что её прислал Ричард, а вовсе не из-за её баснословной стоимости. Элеонора носила молитвенник на цепочке, прикрепленной к поясу, а по ночам книжечка лежала у девушки под подушкой. Элеонора никогда не расставалась с молитвенником – это был её талисман.
Шум за дверью неожиданно вывел её из мечтательной задумчивости, и Элеонора осознала, что уже почти стемнело и ей теперь не удастся закончить своей тонкой работы. В следующий миг дверь распахнулась, и в комнату вошел хозяин замка в сопровождении слуги, несшего кресло. У лорда Эдмунда было два кресла, и он чрезвычайно гордился ими. Это, обтянутое алым бархатом, простеганным золотой нитью и украшенным вышивкой, следовало за ним повсюду, даже на войну, где занимало почетное место в его шатре, а другое – зеленого бархата, шитого серебром, – стояло на специальном возвышении в зале и предназначалось для почтенных гостей лорда или, если таковых в данный момент не оказывалось, – для его жены.
Элеонора и Белль при появлении Эдмунда вскочили, но он жестом разрешил им сесть и сам опустился в кресло, отослав слугу. Белль опять примостилась на своем стуле, а Элеонора по знаку хозяина покинула свое место у окна и устроилась на подушках, лежавших на полу у ног Белль.
– Я пришел поговорить именно с вами, госпожа Элеонора, – сказал лорд Эдмунд. Он окинул девушку каким-то необычным взглядом и явно остался доволен тем, что увидел, поскольку улыбнулся и продолжил: – Сегодня у вас на щеках – прелестный румянец, госпожа. Надеюсь, вы в добром здравии?