Подлеморье. Книга 1
Шрифт:
«Неужели утонули?!» — тревожно подумала Цицик.
«Что же делать?! Что?! Мне Хонгор поможет!» — вдруг пришла спасительная мысль.
…Вихрем примчался Гоихан к юрте шамана. Привязав вспотевшего скакуна, Цицик чуть не бегом вбежала в темное жилье отшельника.
— Не волки ли гнались за лебедицей славного Алганая? — дребезжащим голосом спросил седой старец, и его дряблые морщинистые губы растянулись в улыбке.
— Хонгор бабай! Утонут рыбаки!.. Утихомирь злой ветер! — девушка в изнеможении опустилась на пол.
Хонгор молча подполз к деревянному сундучку, достал свое одеяние и, звеня бесчисленными железками, косточками, бубенчиками, начал облачаться.
Одевшись, старик совершенно преобразился. Озаренное костром лицо стало устрашающим, зловещим и каким-то неземным. Тусклые глаза засверкали двумя раскаленными угольями.
Цицик не успела и глазом моргнуть, а Хонгор уже неистовствовал в бешеном танце «боо-хатар». Оглушительно гудел бубен, звенели железки и колокольчики. Дико сверкающие красные глаза шамана смотрели в дымовое отверстие юрты. С пеной у рта Хонгор визгливо разговаривал с небожителями.
Цицик испуганно наблюдала за шаманом: ее мелкие ровные зубы отстукивали дробь. Сколько времени продолжался этот дикий танец, она не знала. Ее оглушил, околдовал шаман и умчал в бешеном вихре «боо» в заоблачные дали.
Наконец Хонгор в изнеможении опустился у костра, долгое время отрывисто дышал, кашлял, бормотал какое-то заклинание потухающему огню.
Вернулась к яви и Цицик.
Немного успокоившись, Хонгор запалил трубку и, не глядя на нее, спросил:
— Чья лодка гибнет в море?
— Русские из Подлеморья.
— А зачем за них болеешь?
— Один из тех парней мой жених.
— Да ты, дочка, с ума спятила? — у шамана задрожала трубка. — Может, замуж выйдешь за него?
— Бабай просватал меня… Я люблю его!..
— Рехнулся твой бабай!.. Я думал, он шутит!.. Да и ты хороша!.. Слушай меня! — шаман взял из костра раскаленный уголь и проглотил его. Это означало, что он будет говорить правду веков. — Слушай и запоминай: наш предок батор Бурядай воевал с многочисленным и жестоким врагом. Однажды в темную, дождливую ночь коварный враг напал на племя и сонных людей нещадно истребил. Бурядай потерял всех своих воинов, спасаясь, он переплыл на своем жеребце через море и попал на остров Ольхон. Долго блуждал Бурядай по пустынному острову. Однажды откуда-то прилетела стая лебедей. Опустились божьи птицы на золотой песок берега и превратились в белых девушек. Не подозревая об опасности, девушки пели, играли, танцевали. Подкрался Бурядай и схватил одну. Стая улетела к югу. А Бурядай женился на девушке, стал жить здесь. Вот от них-то и пошел род бурятский. Ты, Цицик, очень походишь на ту, которая прилетела в стае лебедей. Есть предание: прилетит опять к бурятам та белая птица. И снова бурятский народ станет великим, победит ближних и дальних врагов своих… Мне, старому служителю Черной веры, мнится, что это ты, Цицик, та белая птица!.. Уж слишком щедро одарило тебя небо божественной красотой. Тебя ожидает смерть, если выйдешь замуж за простого смертного… Не вздумай без моего совета отдаться мужчине. А те русские пусть утонут!.. — вскричал он.
— Не надо их губить!.. Умоляю!.. Я люблю Кешу!
На темном, дряблом лице еще резче обозначились морщины, злобно сверкнули глаза-щелки; желтые, редкие зубы скрежетали и угрожающе щелкали.
Окинув девушку строгим взглядом колючих глаз, Хонгор заключил:
— Если выйдешь за русского, я прокляну тебя и ты будешь рожать холодных лягушат. Отца не слушайся!.. Без моего совета шагу не ступай!
Цицик испуганно попятилась и покинула юрту.
Напрасно хохотала дикая волна, торжествуя свою победу над людьми. Напрасно бесновались в радостном лихом танце ее белые завитки-кудряшки. Лодка вынырнула и, зачерпнув до половины бортов студеной воды, понеслась дальше.
Ганька с Петькой в страхе закрыли лица.
— Улизнули от беды-то! — услышали они радостный голос Мельникова. — Отчерпывай воду!
Ганька взял ведро и ошалело принялся за работу. Руки кровоточили, но боли он не чувствовал. Не обращая теперь ни на что внимания, он все отчерпывал и отчерпывал. Вот будто бы поубавится в лодке воды, но, словно издеваясь, очередная большая волна снова захлестнула столько же, а то и больше.
— Ганьча, шустрей шевелись! — крикнул Кешка. — Чем меньше воды в лодке, тем легче она играет на волне!
— Ладно, дя Кеша! — повеселел он.
Вода закрывала упруги лодки и, булькая, плескалась с борта на борт.
— Парни, до берега осталось с версту, не больше! — обрадованно крикнул Мельников.
— Ой, живы будем, не помрем! — засмеялся Ганька.
На берег смотреть страшно. Там, на отмели, волны, как дикие кони, становятся на дыбы и в неистовом гневе что ни попало швыряют, давят, кромсают.
— Нас ждут! — крикнул Кешка.
— Это Ванфед! — Ганька поднялся на ноги.
И сразу же окрик:
— Что ты делаешь!
Он упал на мокрые доски.
— Чуть не вылетел за борт! — захрипел Мельников. Лодка быстро подвигалась к низкому берегу.
Кешка подождал самую высокую волну и на ее высоком гребне направил душегубку к заветной земле. Но волна, не дойдя до берега, рассыпалась, и лодка замерла на месте.
Моряки оглянулись назад. С большой скоростью на них надвигалась очередная волна. В следующий миг с шумом и грохотом она накрыла лодку с людьми.
…На берегу все враз ахнули. Хиония запричитала. Но за прокатившимся валом показалась лодка, заполненная доверху водой.
— Живы!.. Родименькие!.. — Хиония кинулась к воде.
— Выскакивайте! — крикнул Лобанов, но его голос в лодке не услышали. Стоял невообразимый грохот от разбивающихся волн.
По счастью, берег оказался отмелым, и Ганька с Петькой выскочили прямо в воду, сразу же нащупали землю. Чьи-то сильные руки подхватили их, потащили на сушу.
Через минуту-две наши пловцы оказались о жарко натопленном зимовье…
Глава шестнадцатая
Вьется узкая тропа по лесу. Расширилась и уткнулась в землянки. Во всю глотку орет Туз Червонный:
Задумал Семенов Сибирь покорить, Расстрелом и поркой народ усмирить, Послал палачей он по всем городам, По селам, улусам, рыбацким станам.Из крайней землянки вынырнули мальчишки.
— Эй, Ганька, веди меня прямо к Лобанову.
Мальчишки разглядывают Туза — уж больно долго мотался он незнамо где.