Подлеморье. Книга 1
Шрифт:
— Чо, паря, деньги нада?.. Даю тебе!.. Возьми, ха-ха-ха!
Снова явилась с чаем на подносе Цицик. Она настороженно, с обидой смотрит на Мельникова. «Даже не взглянет на меня!.. Разве я хуже той чернявой? — думает она. — Сколько раз во сне видела… а тут, приехал сам и только с бабаем разговор ведет, будто меня нету…»
Мельников ждет, когда нахохочется подхмелевший хозяин. А Цицик зачем пришла?
— Нет, не за деньгами я, — снова напирает Кешка. — Тут два рыбака наших… иркутяне они… Несчастье у них дома случилось — мать при смерти лежит… Увези их до города. Я в большом долгу перед ними — спасали меня не раз…
— Боюсь, Кешка, ехать Иркутск… Там, однако, красный большевик пришел.
— Это против русских богачей они дерутся, а ты бурят. Прикинься бедным — одень старенький дыгыл, шапчонку возьми у работника.
— Верно, паря! Кака ты хитрый!.. Я бы не поехала… Мине там много деньги есть… Нада прятать, менять на добро. А то Чингис все кончай будет.
— Ну вот, видишь! Наживал, наживал капитал, мучился, ночи не спал, а тут раз-два — и не станет денежек. Поезжай скорей, дядя Алганай.
Цицик поняла, почему Кешка так взволнован. Она поспешила ему на помощь:
— Можно бы и без этого ехать, бабай. Кеше-то надо делать добро, он нас с тобой от смерти спас.
Бросила на Кешку быстрый взгляд, потупилась. Подала сладости, снова не сводит глаз с него.
Кешка понял, что сказала Цицик, поглядел на нее с благодарностью, сразу отвернулся.
Алганай встал, зачем-то подошел к окну. Выглянул и озабоченно заговорил.
— В Еланце белый капитан стоит — мой больша тала-друг. Я гумагу возьмем, тогдысь солдаты белого царя нас пропускать будут.
Кешка облегченно вздохнул:
— Спасибо, дядя Алганай. А красные тебя не тронут. Я так и знал: поможешь! Только одевайся поплоше.
Алганай все еще стоял у окна. Потом резко обернулся протрезвевшим голосом спросил:
— Ты грамоту знай, много читала… Если красна власть вернется, долго будет жить?
Кешка удивился, но в тон Алганаю, серьезно сказал:
— Она теперь навсегда…
— Ой-ей-е!.. Нам худо будет, нет?
— Зачем худо. Ленин знает, что делать. Он не изверг какой. Уладит все, утрясет… Не обидит и нас с тобой.
Алганай замолчал, сел к столу, закурил. Кешка понял, что не раз Алганай уже думал о происходящем.
— Мотри-ка, паря, а я боялась… Тала мой, белый капитан, шибко ругает Ленина. Говорит, всех богатых убивай будет. Бабу, девку забирать себе. Нашу Цицик заберет, нет?
Кешка улыбнулся.
— Врет он, твой тала капитан. Поверь мне, Ленин никого не убивает, а жена у него своя есть. Зачем чужих-то ему? Не верь капитану. Цицик при нас с тобой останется. Внучат наших будешь на горбушке таскать.
Кешка, смеясь, глядел на раскрасневшуюся Цицик.
— A-а, мотри-ка ты… Я боялся, думаю, мою Цицик заберет себе Ленин. Капитал не так жалка, как Цицик мой!.. Ой-е! Она моя жись!
Алганай встал и огромной копной покатился по дому, давая распоряжения домочадцам. Рядом с ним металась Цицик, собирая отца в дорогу.
Проводив читинцев под надежной опекой Алганая, у которого в селе Еланцы со своим отрядом стоит друг-тала, колчаковский офицер, белый капитан, Кешка с мальчишками собрался в обратный путь.
— Дядя Кеша, к нам едет кто-то!
Мельников сразу же узнал Цицик. И волнение охватило его.
Быстро прискакала нарядная, как в праздник, Цицик, весело осадила коня.
— Амар сайн, хубун!
Ганька растерянно улыбался.
Кешка радостно вздохнул. Теперь он, не отрываясь, смотрел на Цицик. Он помог ей соскочить с коня и торопливо повел ее за деревья. Он спешил все высказать:
— Прости, Цицик, что я грубовато вел себя у вас за столом… Боялся, что отец откажет…
Цицик улыбнулась.
— Я, Кеша, понял… Мне бабай баил: «Твой жених думат, что Алганай дурак… знаю, какой рыбак»…
Мельников испуганно отпрянул.
— А он их не завезет к белым?..
Цицик рассмеялась.
— Не пугайсь, Кеша… Бабай помнит ножик хатаржана… Ты спасала нас… Бабай тебя любит…
Кешка запустил руку в кудлатину свою и замотал головой.
— Фу!.. Цицик!.. Жизнь-то ведь… страшная… кругом смерть… Сам за себя я не боюсь… А люди…
Цицик удивленно слушает и качает головой.
— Еще бабай баил, чтоб ты тут больше не казалась, а то тебя ловить будут… Она, бабай Алганай-то, все знайт.
— Спасибо, Цицик. А как же быть? Ведь еще не раз мне придется приплывать сюда.
— Ходи каждый день! Мине шипко хорошо будет! Ходи! — Цицик радостно возбуждена. — Звон гору видишь? — Она указала на сопку.
— Вижу.
— Когда будешь ходить на Ольхон, ночью я зажигай огонь — значит, худой человек здесь… Понял?.. Осторожный будь!..
— Понял, Цицик!.. Понял, милая!.. Ты уж помогай нам…
— А если опасно нету, то я на скале ждать будим…
— Хорошо!.. Спасибо!..
Кешка, позабыв обо всем на свете, смотрит на Цицик как завороженный. Волосы ее, словно легкие волны, колышутся на ветру. «И вся-то она ни на кого не похожая. Дунь посильней ветер — и улетит она в синь, как белый лебедь. А на деле… Тудыпку разделала… Раньше думал: себя защищала… Тогда зачем же ей в нашу-то кашу лезть! Не каждый мужик рискнет… Видать, кровь донского казака прожгла ее насквозь».
А ярко-синий доверчивый взгляд Цицик так и впился в Кешку, ищет в нем что-то. «А вдруг во мне и нет того, чего ты ждешь?» — метнулась Кешкина мысль.