Подлеморье. Книга 1
Шрифт:
Липистинья съежилась, закрыла глаза. На нее пахнуло дегтем, конским потом. И в следущий миг на тощие дрожащие плечи опустился тяжелый хомут. А вместе с ним Липистинью придавила вся ее прошлая беда, будто захлестнуло ей не только плечи, но и горло — дохнуть не может.
А Король проворно привязывает к гужам веревку.
— Э-эх, черт, куцая!.. Надо бы хвост подвязать, — бормочет он. Со всего маху ударил жену по заду. — Н-но — поехала!
— Стыд мой! — со стоном выкрикнула Липистинья. Все туже и туже перехватывало горло тугим жгутом беды.
— Пшел,
Она рванула. Сквозь слезы замелькали перед ней покосившиеся ворота, столбы. Все закружилось. Она покачнулась. Кое-как устояла на ногах. Натянулись тугие, перевившие ее жилы — билась в них жаркая горькая кровь.
Филантий вывел жену на улицу и уселся на кожу.
— Эй, Карюха, рвани!
Уже ни о чем не думая, потеряв себя, Липистинья налегла на хомут — кожа с неприятным шумом потащилась сзади.
— Король едет! — раздался чей-то крик. — Ха-ха-ха!
От этого веселого крика под ногами Липистиньи запылал снег. Вся она горела, как в огне, будто кровь шальная хлынула из жил и затопила голову, сердце, руки…
На миг затихла улица. Только гудит, грохочет сухая кожа. И вдруг зашумели, загалдели:
— Гляньте-ка, ха-ха-ха! Вот насмешил варначина! Ха-ха-ха!
В веселый крик вплелись сердитые крики:
— Дикой!.. Язви-те!
— Э, сволочь, что делаешь?!
От каждого крика Липистинья вздрагивает. Лицо ее заливают слезы. Ей кажется, они жгут огнем.
— Филантий, проклятущий! — ревет с визгом сестреница Клава.
— О, гошподи, вот жмей-то! — шепелявит старушка.
— Ха-ха! учудил дык учудил! Ха-ха!
Вдруг кто-то резко преградил ей дорогу. Липистинья подняла раскосматившуюся, огнем горящую голову и встретилась с умными глазами Савраски.
— Ты сдурела, цболочь! — Магдауль подскочил к Королю, затряс его изо всей силы.
Липистинья стояла в столбняке, ничего не понимая.
— Как можна?! Как можна?! — зверем ревел Магдауль. Он железными ручищами приподнял Короля и злобно, со всего маху кинул его в сугроб. Весь красный, Магдауль дрожал от злобы — на его горбатом носу выступил пот.
Липистинья тупо смотрела на Магдауля. Неожиданно она увидела, как злоба на его лице сменилась жалостью — Волчонок весь сморщился от боли. Липистинья вдруг очнулась, закрыла лицо руками, упала в сани и разрыдалась.
Магдауль выхватил нож и кинулся на Короля, который выбирался из сугроба.
— Цболочь, брюхо резать будим. Ты не тала мне!
Увидев подступающего Магдауля, Король снова осел в сугроб, растерянно забормотал:
— Ты, тунгус, ножом-то и в правду не пырни. Я ж народ веселил.
Липистинья в секунду очутилась возле Магдауля, взглянула на него мокрыми измученными глазами.
— Не тронь!
Вера удивленно шепчет Магдаулю:
— Вот ты какой!
Утром на другой день сидит Король за столом, закрыв ладонями лицо, и качает лохматой головой.
— Вот уж дикой-то… Чего удумал — на бабе поехал…
Липистинья плотно сжала губы. На мужа не глядит.
— Ты, Липа, прости
И вдруг опустилась в изнеможении на лавку, смотрит не видя куда-то далеко — вздулись черные жилы на упавших по коленям руках.
— Прости?!
Застонала. Увязала потуже платок. Встала, пошла к плите, перевернула блин.
Король взглянул на нее — текут по морщинам щек слезы. Уронил на стол голову, замычал…
Магдауль ничего не слышит и не видит. По привычке трет пальцем горбинку носа и шрам над переносьем — след медвежьего когтя, который тянется от черных, прямых волос вниз, через весь лоб. Карие глаза широко раскрыты и смотрят на сучковатый светло-желтый пол, посыпанный крупнозернистым песком. У него свои думы — запала в душу таежника Вера, одурманила башку. Не отступая, преследуют Магдауля ее большие раскосые глаза, которые так много обещают, но ничего не дают.
Словно сквозь сон, слышит он: «Со стыда сгорю», «Люди-то смеются», «Навязался на мою голову!», «За что мне горя-то столь?»… Бесшумно, словно тень, мелькает между печью и столом женщина. Вот Липистинья подошла к Магдаулю, толкнула в плечо.
— Садись за стол.
Очнулся Магдауль, сказал виновато:
— Худо делал — Савраску долго гонял. На тибе мужик ехал.
Сквозь злые слезы запричитала:
— О, господи! То ли он ишо делат, ирод несчастный! На спине углем наляпает пятно и палит из ружжа! Страхи-то какие! — пули свистят у самых ушей… Но я молчу… все не на людях — у себя в огороде. А тут, о восподи! Стыдобушка… У всей деревни на виду… Хушь в петлю лезь… — А на душе у нее полегчало, и злоба попряталась в углы темные.
— Седни божий день. Ты, Липа, не гневись…
С румяного шестка послышалось потрескивание, и вдруг раскаленная сковорода покрылась дымом.
— Ой, девоньки! Сожгла!
— Да-а ладно, Липа, привезу целый воз муки — первача.
— На мне, аха?!
— Будя, будя, Липа. Седин ведь святой праздник крещеных… Не гневи бога.
Взглянула на него Липистинья, от жалости зашлась — всклоченная бородка, всклоченные брови и глаза — потерянные! Поставила на стол сковородку с горячими блинами, облитыми топленым маслом, нацедила чашку капустного рассола и откуда-то вытащила бутылку водки.
Король благодарно посмотрел на жену. В слегка прищуренных, небольших серых глазах — стыдливость, кротость. Махнула рукой, ушла в куть [6] .
— Гостю голову поправь, — донеслось оттуда.
— А мне-то можно?
— Подавись ты ем, лешной!
От второй чарки Магдауль отказался, чем привел в удивление Короля.
— Э, паря, кажись, очумел ты от Веркиных титек. Видел, как ты гладил! Погоди ужо, то ли еще будет!
— Хватит тебе зубоскалить-то! Лучше сходите к ней. Може добро дело сделаешь — сосватаешь бабу.
6
Куть — кухня.