Подлеморье. Книга 1

Жигжитов Михаил Ильич

— Тонет! — услышал Ефрем отчаянный крик сына и оглянулся назад. Над гладью льда виднелась лишь сана: из воды торчали головы Егорши и его лошади.

— Спа-а-сите! — захлебывался несчастный.

— Тять, поворачивай! — закричал Кешка, но отец продолжал ехать. — С ума спятил! — парень, соскочив с саней, бросился туда, где в смертельном страхе ревел человек, где пронзительно ржала лошадь.

На подбежавшего Кешку смотрели окосевшие от ужаса глаза. Из судорожно перекошенного рта вылетал хриплый стон. Кешка схватил за ворот дохи тонущего

и, рывком приподняв его, вытянул на лед.

С ревом, с матом налетел Ефрем.

— Такут-твою! Ослеп! Куды прешь?!

Сбросив с себя необъятную волчью доху, Ефрем, как ребенка, запеленал Краснобаева в теплый мех и, легко закинув в кошевку, приказал:

— Глотни спирту!

Краснобаев словно воду выпил из фляжки и закрыл глаза. Ефрем бросился спасать лошадь. На конце толстой возовой веревки он завязал удавку и надел ее на шею коню.

— Кеха, берись за хвост! — приказал Мельников, а сам изо всей силы потянул за веревку. Через минуту конь оказался на льду. Ефрем накинул на дрожавшую лошадь доху сына, обмотал ее веревкой, чтобы она не слетела «и, вскочив на Рыжку, погнал его к берегу, где в устье Черемшанной дымилась рыбацкая юрта.

Крылатко вихрем выскочил на берег и остановился у юрты, у дверей которой стояли два старика.

— Помогите, мужики! — попросил Кешка.

Через минуту Краснобаев, оказавшись в теплой юрте, открыл глаза.

— Воз-то мой… спирт-то… целый, нет? — спросил он у парня.

— Все на месте, Георгий Александрыч.

Хозяин юрты умильно взглянул на Кешку и хрипло спросил:

— А с собой-то есть? — облизнул он обветренные темные губы. — Мужика надо отогреть…

Парень вынул из-за пазухи фляжку спирта, которую подобрал у воза Краснобаева, подал старику.

— О господи! Счастье-то привалило!.. По винцу изголодались мы… чисто отощали!

Со двора донесся крик Ефрема, и Кешка выскочил на зов.

— Коня надо прогреть еще, да попутно сани вытащим, — сказал Мельников сыну.

Сколько ни тянули Мельниковы кошевку, она — ни с места! Погрузилась в воду до головок и остановилась, зацепившись оглоблями и отводами.

Наконец догадался Ефрем под лед заглянуть, а там, зацепившись за кромку льда, торчал конец толстой стальной подрези, которая переломилась в том месте, где он прошлой ночью прошелся напильником. «Фу, дьявол, а я-то думал, куды девалась у нас с Кешкой силушка… Значит, моя работа не пропала даром», — Ефрем ехидно усмехнулся.

— Кеха, надо назад тянуть… на ту сторону.

Отец с сыном перемахнули через щель и без особых усилий вытянули кошевку.

Кешка заглянул под сани и сердито спросил:

— Тятя, это твоя работа?

— Догадался… значит, башка варит.

Ефрем крякнул и отошел к Крылатке, который старался укусить привязанного к оглобле красавца Краснобаева.

Когда, основательно разогрев Рыжку, Мельниковы подъехали к рыбацкой юрте, оттуда через дымоход доносились обрывки разудалой песни:

. . . . . . . . . . . . . . . . . Тебя, старую, и черт не возьмет, Молода жена пупик надорвет! . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мельниковы вошли в юрту.

Одетый в старое рванье, Краснобаев был уже изрядно под хмельком и, обнявшись с одним из рыбаков, громко кричал, как он не растерялся и, воткнув в лед свой кинжал, продержался до подмоги.

Кешка молча стоял у порога. Он смотрел, как растрепанный, пьяный Краснобаев, увидев отца, вскочил на ноги, полез к нему целоваться.

— Ефремушка, дружок! Который раз уж вызволяешь меня из беды!.. Я ж ведь уже выдыхался.

Отец чмокнулся с ним.

— Э, паря, а как жа! — забасил он. — Я за свово благодетеля рад в огонь, а не токмо в воду!.. Кто меня в люди вывел, а?! Георгий Александрыч, чертова голова! Вот кто уму-разуму учил меня, дикого баклана!..

Кешка выскочил из юрты и помчался к берегу. Под тонким льдом, сквозь прозрачную воду зеленеет каменистое дно моря. При его приближении испуганно шарахнулись хайриузы и ленки, а рыбья молодь продолжала спокойно разгуливать между кустов пронзительно-зеленых водорослей.

Кешка остановился и огляделся — ни души. Лишь чернеет на светло-голубом льду кошевка Краснобаева, доверху загруженная баклагами со спиртом.

Он заспешил: скорей бы добраться до людей. И злобно о себе: «Тоже дурак — поехал».

Ориентиром Кешке служит крутобокая вершина Онгоконского гольца. На неярком полуденном солнце четко выделяется темно-синее подножие клыкастой горы. Солнце поднимается все выше и выше, и кажется Кешке, что оно, бережно неся на себе белоснежную громаду хребта, медленно скользит ему навстречу.

«Сухожилия коням режут… Лишь бы опередить». — Кровь бросилась Кешке в голову, и он чуть не бегом помчался к гольцу.

Вдруг он услышал цоканье подков. Оглянулся.

Набирая огромный полукруг, капризно брыкаясь, боком бежал Крылатко. Закусив удила, он круто изогнул шею и, упрямо наклонив маленькую красивую голову, не желал слушаться хозяина.

Ефрем, откинувшись назад, изо всех сил тянул вожжи, в злости стегал бичом по бокам коня.

В бешеном галопе Крылатко стремительно пронесся мимо Кешки и начал забирать к берегу.

Наконец Ефрему удалось успокоить разгоряченного коня и остановить его. Он слез с саней, поправил сбрую, похлопал Крылатку по шее. Конь шумно дышал, грыз удила, порывался бежать.

Кешка подошел к саням. Его широкие голубые глаза осуждающе и недружелюбно смотрели на отца.

А отец разглядывал сына. Высокий у него сын, могучий, такого кулаком не сшибешь. На морозе заиндевели Кешкины ресницы, хороши широкие вразлет брови и выбившийся из-под беличьей шапки кудрявый чуб.

Ефрем невольно залюбовался сыном.