Подлеморье. Книга 1
Шрифт:
Сосна трещит, стонет, изгибается. От нее отлетают кора и разорванные щепки — обнажается белое ее тело.
Охотники притаились, не шелохнутся.
Янтарный ствол сосны стал алым, залоснился от крови и жира. Медведь выдохся и упал.
— Ку-как! Кук-как! Ку-у-у! — ревет Магдауль во всю мочь, чтоб распугать злых духов, которые могут сообщить медведю, кто его убил.
Ивул крутится волчком и тоже кричит:
— Кук-как! Куа-как! Ку-у-у! Куа-а! Охотников тут нету! Тебя бабы обманули; ты зачем за ними бегал? Они тебя в черную пропасть спроводили!
— Ты со скалы оборвался. Об острые камни себе брюхо распорол! — кричит Магдауль. —
— Ты зачем, дедушка, бабам веришь?! Они самый хитрющий народ!.. Наверно, ты захотел с бабой поспать и бросился за ними. Эка, какой ты бабник! — укоряет Ивул медведя.
Магдауль кое-как разжал стиснутые челюсти медведя и в раскрывшийся грозный зев всунул поперек палку, чтоб через широкую пасть смогла вылететь душа зверя.
Братья сели перекурить. Сидят тихо, молчком — нельзя мешать душе амаки расставаться с телом. Грех великий! Расставаясь с телом, душа зверя перерождается в человека. Надо тихо сидеть, а то родится начальник или шуленга [21] . И кто его знает, может, Магдаулю с Ивулом придется идти к нему на поклон с какой-нибудь нуждишкой…
21
Шуленга — князь.
О, грех великий нарушать стародавние законы тайги. Горе тому, кто их нарушит.
— Кажись, улетела душа на Верхнюю Землю [22] . Там решат, что с ней делать.
Охотники достали ножи.
— Кто с меня шкуру снимает? — басовито гудя, спрашивает Магдауль, а сам быстро ведет ножом от лапы до заднего прохода, то же делает и Ивул со своей стороны.
— Мы, бабы, пришли к тебе на поклон, — подражая женщинам, тоненьким голоском отвечает Ивул.
— О, великий амака, мураши тебя допекают, осы. Ох, как много ос налетело! Пауты и мухи, комары и мошки! Фу, как их много! — обманывает Магдауль. — Это они, окаянные, щекочут тебя, а ты думаешь, что с тебя снимаем шубу мы.
22
Верхняя Земля — обитель богов. Средняя Земля — колыбель человека. Нижняя Земля — обиталище духов, усопших людей и зверей.
Проворно работают охотники. Ножи мелькают в их умелых руках. Шкуры на звере как век не бывало, и оголенная туша лежит, похожая чем-то на человекообразную обезьяну. Магдауль вынул большое, еще горячее сердце и разрезал пополам. Охотники тут же съели его сырком, чтоб силы свои приумножить нерастраченной медвежьей мощью.
Над гольцами пламенела вечерняя заря. Горы Баргузинского хребта снизу окутались темно-синим маревом, а остроконечные их зубцы были подсвечены бледно-розовым сиянием.
В чуме Воуля негде яблоку упасть. Пришли все соседи, чтобы отведать свеженины.
Плотно сидят вокруг костра. По кругу из рук в руки передают большие деревянные миски, наполненные мелко-рубленой медвежатиной, покрытой сверху мозгами и жиром. Жадно грызут кости, запивают жирным бульоном.
Весна — самое скудное время года: отощали люди и стараются насытиться дня на три.
На дворе собаки подняли вой.
Кто-то выглянул и сообщил:
— Ваш хозяин заявился — Куруткан.
— Бедняга, совсем оголодал! Ха-ха-ха! — рассмеялся Кенка.
— Молчаньем, сынок, укрой свое сердце, — посоветовал Воуль.
Магдауль вышел встречать гостя, шепотом приказал рванувшемуся за ним Ивулу:
— Ты, брат, наладь почетное место на двоих.
— А он же ведь один приехал, — удивился Ивул.
— Будет и второй.
В чуме засуетились — стали освобождать передний угол для больших гостей. Некоторые выползли с костями на двор и там продолжали грызть.
Привязав к коновязи своего белого рысака, Куруткан подошел к Магдаулю.
— Мэнде! С промыслом тебя!
— Мэнд! Мэнд! Зайди, осчастливь наш бедный чум, отведай свеженины.
— А ты с кем упромыслил медведя-то?
— С братом Ивулом.
— Ну, тогда половину мяса отвезешь ко мне. Брат-то мой работник.
— Ладно, — сердито буркнул Магдауль.
Куруткан уселся на ярко расшитый кумолан. Рядом лежал второй такой же коврик, поджидал какого-то почетного гостя.
А спесивый вид Куруткана так и говорил всем: «По обычаю, шкуру мне должны поднести… Шкура-то, наверно, хорошая… вынута из берлоги».
Перед почетным гостем поставили низенькую скамеечку — столик. Вторая скамеечка — перед пустым кумоланом.
«Интересно, кто же этот гость?» — спрашивали глаза богача.
Ивул протянул своему хозяину большую, искусно сделанную из корневища березы миску, доверху наполненную жирным мясом. Вторую такую же поставил на соседнюю скамеечку-столик.
Магдауль подошел к Куруткану, мягко проговорил:
— Ешь, дорогой гость, богиней Бугады посланное.
Куруткан снисходительно сморщился, выпятив толстую нижнюю губу, и лениво потянулся за куском. На бронзовом лице, в узеньких щелках исчезли желтоватозеленые глаза. Но они видят все и всех. Они зорко наблюдают за оголодавшими сородичами, которые, словно волки, набросились на свеженину. Это хорошо знает Магдауль. Знает он и о чем думает богач: «Когда же немаду-то [23] соблюдут?»
23
Немада — обычай эвенков дарить шкуру убитого зверя.
Магдауль, вежливо улыбаясь, заговорил:
— Почтенный наш, не обидься, следуя древнему обычаю наших дедов, я шкуру преподношу рядом с тобой сидящему гостю — купцу Лозовскому.
Куруткан в недоумении покосился на пустое место, но возражать не стал.
…Гости, насытившись до боли в желудке, разбрелись по домам.
Сердитый, что не ему досталась шкура медведя, Куруткан, еще раз напомнив, чтоб половину медвежатины доставили к нему, вскочил на рысака.
— Я-то не повезу к тебе… пусть Ивул везет, — небрежно проговорил Магдауль.
— Разбогател? — Куруткан стегнул коня и умчался в темь.
У Магдауля весело забилось сердце.
«Да, богатый! У меня Вера есть!» — кричала и пела душа.
На темно-лиловом небе тревожно перемигиваются звезды. На перекате вскрылась река и весело шумит, оповещая всех о весне. За ближним холмом, где в зарослях камыша прячется Шаман-озеро, завыла голодная волчица. Она взывает к волку, чтоб тот притащил к ней в логово хоть захудаленького ягненка. В опустившемся тяжелом чреве волчата настырно гложут ее изнутри.