Подлетыши
Шрифт:
Первым проснулся Сергей. Вылез из душной палатки на ветерок, сощурился от ослепительных барашек и весело закричал:
— Есть ли кто живой на этом побоище?..
Пока ребята, заспанные, один за другим выбирались из палаток, Сергей разжег костер, потом ушел вверх по течению Осиновой речки и там застучал топором. Ребята, проверив и наживив крючки, тоже потянулись на заманчивый стук топора. Порошкин мастерил плот из сухого тальника и плавней. Задумал он переплыть на другую сторону речки, где берег крутой, глубина и нависшие над водой кусты, — там наверняка затаилась крупная рыба.
Короток осенний день. Солнце рикошетом пронеслось над мальчишками и, очутившись далеко на западе, летело во мглу горизонта. Навстречу течению Амура подул северный ветер, и вздыбились острые волны с белыми гривами. Дегтярев велел ребятам быстро перебираться через Осиновую речку к табору: того и гляди начнется дождь или снег. Последними с берега отчалили на плоту Гомозов и Порошкин. Плот они тянули толстой жилкой, да, видно, перестарались: на середине реки жилка лопнула. Плот подхватило ветром, понесло в Амур. Подростки на берегу заметались, — хватали спиннинги, бросали в сторону плота. Дегтярев тоже несколько раз метнул — мимо!
— Держитесь, мальчики! — кричала Галина Андреевна. — Не волнуйтесь, не торопитесь, — успокаивала Дегтярева, хотя сама не могла найти себе места, бежала наравне с плотом.
На плот надвигался мутный Амур, с горбатых волн срывались свистящим ветром хлопья пены. Стоит волнам подхватить двух бедолаг, и тогда уж ничто их не спасет.
Дегтярев на бегу поснимал с себя одежду, разулся, опередил плот, и — в воду. Его сразу обожгло. Он плыл вразмашку, бултыхал ногами, чтобы не закоченеть, не дать судороге свести руки, ноги. Держал в зубах конец жилки, боясь, как бы она не запуталась на катушке спиннинга, не кончилась; боялся, что не успеет к плоту — пронесет мимо. Наконец ухватился за шест, поданный Сергеем, одеревеневшими руками кое-как привязал жилку к палке, намертво затянул узел зубами и тогда махнул рукой в сторону берега. Крикнуть уже не мог. Плот, захлестываясь высокой волной, очень долго, как показалось Илье, волочился к берегу.
Галина Андреевна принялась растирать полотенцем спину, грудь Ильи. Ребята разожгли костер и усадили Илью греться, подали ему полную кружку горячего чаю.
— Что чай, — мастер Парков развязывал свой рюкзак. — На-ка тебе, Илья Степанович, огненной воды… Всегда беру на рыбалку или в тайгу — на крайний случай.
Илья выпил, что подал в кружке Парков, и не почувствовал ни вкуса, ни крепости — так озяб. Он оделся и, заикаясь, дрожа, попросил:
— Д-дайте то-топор… Греться буду… — Стал перерубать надвое мозглое бревно.
А в это время Сергей сидел на пеньке, смотрел, как хлопотала возле замполита Галина Андреевна, слышал ее взволнованный голос, видел ее блестящие глаза, обращенные на Дегтярева, и чувствовал себя будто бы чем-то несправедливо обделенным.
«Мог бы и мой отец, вместо замполита, на глазах Галины Андреевны броситься в холодную реку… Звал его на рыбалку, так отказался…»
Глава пятая
Проходит вечером Дегтярев мимо швейной мастерской и слышит жалкий голос:
— Тетеньки… Вы про пожар, наверно, знаете?.. — Кто-то в коротком училищном пальто заступил дорогу двум девушкам. — Наша деревня дотла сгорела. Сидим мы под открытым небом. Лопать нечего, одежда пропала… Мамка мне говорит: «Кати, сынок, в город, там люди добрые…»
У просителя дрогнул голос, он даже захныкал, вытирая перчаткой нос. Фигура в пальто, особенно грубоватый говор показались Илье знакомыми.
«Да ведь это Игорь Мороков, — удивился Илья. — Ну да, он. С ума спятил парень — вздумал попрошайничать».
Мороков что-то получил от девушек и — к мужчине в полушубке, бормоча про пожар, трусил рядом с ним.
— …Мамка на себе волосы рвет… Нас шестеро…
— Хватит ныть, малый, — на ходу бросил мужчина. — Сельсовет поможет.
— У-у-у, прохиндей! — грозил кулаком в спину мужчине Игорь. — Хиляй в стратосферу.
Тут он увидел перед собой замполита и остолбенел. Потом как дернул в кусты… Илья — за ним.
— Стой, шельмец! Стой, говорю!.. — догнал, схватил за шиворот.
— Голубичная сгорела, да?! — Дегтярев тряс подростка. — Ты что на всю деревню беду накликаешь… Сколько выклянчил? Ну-ка дай сюда.
Мороков молчал. Илья вывернул у него карман. В снег полетели медяки, несколько смятых рублей.
— Да что ты, Илья Степанович, — басил Игорь. — Я ведь не курканул. Попросил — дали. Знаешь, как стыдно было. Отпусти, — бубнил малый. — Люди ведь смотрят.
Илья шел быстро. Мороков не отставал, продолжая оправдываться:
— Воровать нельзя, отбирать нельзя, просить тоже не смей…
Илья оглянулся на подростка.
— Такой здоровый лоб и ходишь с протянутой рукой. Играешь на чувствах добрых людей — да как ловко! Сразу-то я не узнал тебя. Думаю, откуда такая побирушка?.. Сегодня же все в училище узнают о твоем вымогательстве и на меня будут пальцем тыкать: земля замполита ходит по улице с протянутой рукой. Как ж мне теперь работать? Как нам с тобой жить в одном училище, отвечай!
— А мне дак, ты думаешь, не муторно про тебя слушать…
— Что это слушать? — Илья замедлил шаг, ждал с нетерпением, что скажет Игорь.
— Мастера-то над тобой угорают: замполит, говорят, наглухо связался с ребятишками, — баскетбол, волейбол с ними гоняет, а с мастерами и преподавателями не умеет контачить, в электротехнике ни в зуб ногой, только лишь знает притомлять культурными забавами. Вот что трекают про тебя, Илюха. Ну а мне-то каково о своем земляке внимать, сам подумай… А еще Петька Гомозов про тебя показывает… — подросток сочувственно глянул в лицо Дегтярева. — Я уж ему грозил лупцовкой — ничего не помогает. Я отвернусь, Гомоз — за свое…
— Ну и каким же он меня представляет? — не без смутного предчувствия чего-то неприятного спросил Илья.
— Как танцуешь ты с Галиной Андреевной, как под ручку с ней ходишь…
— Не было такого, — возмутился Илья.
— Гомоз может и напридумывать, — уныло продолжал Мороков.
— Навязался ты на мою шею, — осек его Илья.
— Кто это навязался! — обиженно воскликнул Мороков. — Кто первый поступил в училище — я или ты? Да если б я знал, что ты будешь у нас начальником, меня преследовать, я бы учесал в леспромхоз сучья обрубать. — Мороков помолчал, гулко топая ботинками по мерзлому асфальту, потом с сожалением, грустно: — Испортился ты, Илья Степанович, как бывшему другу, тебе говорю, — свихнулся. Не тот стал. В Голубичной мировым парнем был. Все ребятишки тебя уважали. Видим, бывало, что ты на рыбалку или за кедровыми орехами собираешься, — мы за тобой чешем. Теперь никак не пойму, какой ты есть?