Подлетыши
Шрифт:
В Сергее вспыхнули отчаяние, паника. Словно жили они с матерью вдвоем, и вот явился тот, кого она ждала, а Сергей остался одиноким, несчастным, потому что дороже матери у него никого не было. А ее уводят…
Приходит Сергей домой — отец перелистывает какой-то технический справочник. Сергей сел в кресло напротив отца, огляделся вокруг. Все есть у них: хорошая мебель, книги, дорогая люстра, и в то же время нет семейного духа, теплоты, которые образуют в доме уют. Тихо, а нет покоя…
Отец оторвался от книги. Он почувствовал на себе взгляд взволнованного сына, это мешало читать, ждал от него какого-то вопроса.
— Ты часто уезжал в командировку от мамы? — спрашивает сын.
Отец удивленно поднял брови, кивнул.
— Да… Тогда я был мастером на целый район, приходилось ездить, — голос у него грустный.
— Ты всегда спешил домой? — напористо спрашивал сын. — Встречи с мамой ждал?
Отец потер ладонью высокий лоб, рассеянно улыбнулся.
— А ты как думал?.. Ну а тебя домой тянуло?
— Нет, — честно признался Сергей.
Сын и отец почти всегда были в ладах. За слабые оценки отец бранил, но и помогал учиться. Помнит Сергей, бывало, драл отец за налеты на сады частников, Драл ремешком и сам же огорчался; всю ночь в его комнате не гасла лампа. Приходил к сыну и неловко гладил его голову. «Горько нам, Серега, без мамы…» И Сергей начинал всхлипывать. Тогда отец ложился с ним. Так и спали до утра. Вот и сейчас побаивался Сергей, как бы отец ласково не прикоснулся к нему. Не выдержит, разревется Сергей. Чувствует он себя слабым, беззащитным ребенком, которого впервые насильно увезли от матери. И ребенок тоскует, не понимает, зачем мать его, такого хорошего, ни в чем не повинного, отдала чужим?
— Расскажи, как вы поженились? — попросил отца.
— Ну, как тебе сказать, — замялся отец, пощипывая бородку. — Когда без твоей мамы я не смог представить себе смысл жизни — я сделал ей предложение… — произнес он, и что-то грустное, светлое появилось в его лице. — Но почему тебя это заинтересовало? Уж не собрался ли ты, сын мой, жениться?
Сергей не принял его шутку, заявил:
— Я хочу, чтоб ты сегодня же, сейчас же сделал предложение. Вставай, пойдем к ней. Завтра поздно будет.
Отец понял, кого Сергей имел в виду, глуховато покашлял, будто запершило в горле.
— Ты бы лучше рассказал, как завод строили. Тебе понравился БАМ?.. — Потом о другом: — Ничего ты не понимаешь, сын… Не так-то просто сходятся люди. Она нисколько не похожа на твою покойную мать. Что ты придумал? Ни к чему все это. Если уж для тебя, маленького, я так и не нашел новую, вторую мать, то теперь зачем? Ты уже взрослый…
Отец обнял сына. Они долго сидели рядом и молчали. Старший Порошкин с безотчетной тоской думал: «Вот и Сережка мой вырос, и, кажется, пришла к нему первая любовь. Ну а я что приобрел, что утратил?..»
Глава двадцать вторая
Речные крачки, дурашливо перекликаясь, садились на покатые волны Амура и легко, белыми перышками взмывали в небо. У галечного берега покачивалось судно «Заря», похожее на большую задремавшую чайку. Вереница подростков с рюкзаками, спиннингами и улочками — шумная, беззаботная, как и птицы, — бежала к «Заре». Сергей Порошкин стоял у каменного парапета. Его звали друзья; торопись, дескать, чего застрял, сейчас отплывем! Вот уж «Заря» тяжело присела, будто для взлета, а Сергей все стоял.
— В чем дело, Сережа? — недоумевала Галина Андреевна. — Ты ведь собрался с нами?
— До встречи, парни! — срывающимся, наигранно веселым голосом проговорил Сергей. — До свиданья, Илья Степанович! Прощайте, Галина Андреевна!
— Почему «прощайте»? — удивилась воспитательница, заспешила к выходу. — Подожди, Сережа, что с тобой?..
«Ничего страшного не случилось, — мысленно отвечал ей Сергей, быстро уходя от берега. — Сегодня я, кажется, расстаюсь с детством и — с вами».
«Заря» оторвалась от уреза воды, вздыбила за кормой пенистый бурун и, едва касаясь кормою речной глади, полетела в сторону сопок…
Возле Ильи сидели молоденькая девушка в летнем цветастом платье и полная, средних лет женщина. Опрятно одетый старик с пушистыми, как метелки тростника, усами, сидевший впереди Дегтярева, оглядывался на женщину. Из их разговоров Дегтярев узнал, что все трое плыли в Голубичную только лишь с одной целью — посмотреть дивный дом. Рассказывали были и небылицы о матери Ильи.
— …Намыкались, бедные, пока дом-то построили… — сочувственно говорила девушке женщина и поглядывала на узкий затылок деда. — Зато теперь в газетах про них пишут, по телевизору показывают…
— А не знаете ли вы, гражданочка, — резко повернулся и тоном яростного спорщика спросил дед женщину, — на какие средства возведен терем, а? Любопытно послушать.
— Накопили… — неуверенно начала женщина.
— Во-от! — с укоризной, обрадованно протянул дед. — Слыхали вы, гражданочка, звон, да не знаете, однако, где он. Послушай-ка, дочка, меня. Вот чистая правда… Была хозяйка терема, еще девочкой, в концлагере у фашистов. Замученные люди знали: не выйти им живыми на свободу. Собрали, у кого что было спрятано: золотые серьги, кольца, медальоны… Завязали в узелок и вручили девочке с наказом: «Вырастешь — построй в память людей, убитых фашистами, в память сгоревших городов и сел — выстрой терем!» И помогли девочке убежать от немцев. Вот откуда, сударыня, средства-то взялись, а вы говорите…
Дед молодцевато глянул на девушку, дескать, я еще не такое знаю, фукнул в усы и отвернулся.
Слушал попутчиков Илья, и мать ему представлялась волшебницей. Мысленно спрашивал себя; «Да о моей ли матери я слышу? Может, о какой-нибудь святой, неземной женщине? Неужели люди так сильно тоскуют о красоте, что едут за тридевять земель повидать дом? Или все диво в тереме то, что его построила одна женщина?..»
«Заря» повернула с Амура в Амгуну.
Каждый раз Амгуна представлялась Илье по-новому… Помнит он, когда еще мальчишкой уплывал из дому в далекий интернат, — река летела навстречу плоскодонке хмурая и холодная. Кривуны казались Илье нудно долгими, сквозняковыми: мальчик зяб от острого ветра. Но вот мчался он на попутной моторке из интерната домой — было совсем другое: река ворковала серебряными барашками, то зверя выставляла на берегу для мальчонки, показывала птицу диковинную, коряги замысловатые. А Илье-студенту быстрая Амгуна виделась наполненной каким-то глубоким философским смыслом и наводила на размышления о жизни и быстротекущем времени. В армию река провожала его, будущего солдата, сдержанно-строго: крапал дождь, тальники низко свешивали мокрые пряди ветвей. Зато после службы она встречала Илью веселым половодьем. Вылетала из-за лесных кривунов с вихревой стремительностью и вязала перед ним загадочные письмена! По речным узорам он старался понять, что ждет его дома, какая ему уготована судьба?.. И, наконец, уезжал Илья в город в ПТУ, — Амгуна неслась светлой и тревожной, с частыми перекатами, торчащими топляками, чуть зазевайся — и пробьет лодку, вышибет мотор. Как будто река по-своему говорила что-то, напутствовала Илью.