Подлинная история Любки Фейгельман

История, которую я собираюсь поведать… собираюсь, хотя еще можно остановиться, не позволить бегающей по столу мышке собирать крупинки фактов, мнений, досужих догадок и вымыслов и не обрекать себя на сладкую каторгу литературного труда, но я должен. Должен, поскольку в нашем королевстве с некоторых пор пишут все: эскулапы, повара, кухарки, часовщики, стеклодувы, скалолазы, крысоловы, каменотесы, театральные антрепренеры, продавцы воздушных шаров, а настоящих писателей масштаба Бальзака, Тургенева, графа Салиаса или Леонида Бежина нет.

Поэтому мне не то чтобы приходится за всех отдуваться, но, раз уж я призван, то куда денешься – должен соответствовать. А это значит – с открытым забралом выступить в защиту священных понятий правды и справедливости.

Поэтому я продолжу. Моя история содержит многое из того, чем обычно стараются привлечь читателя: интриги, заговоры, убийства и проч., проч., но мне это не кажется главным. Читатель вправе со мной не согласиться, но я считаю главным совсем другое: крушение и гибель великой монархии (чему я был свидетель, поскольку входил в число приближенных Ее Величества королевы, верой и правдой ей служил).

Великое же часто гибнет от ничтожных мелочей, хотя, впрочем, мелочи его иногда и спасают, как гуси спасли Рим, разбудив его спящих воинов. Но в данном случае мелочи сыграли свою скверную, пагубную роль в судьбе великой династии, и она погибла оттого, что к благородно-холодноватой голубой крови была примешана толика знойной, распаленной буро-коричневой и принц Сальвадор, любимый внук королевы, привел во дворец молодую жену Альфонсину, африканку по происхождению (если не целиком, то частично).

Да, не боюсь повторить – великой, хотя карликовые размеры нашего королевства, казалось бы, противоречат подобному утверждению. Да, наше королевство, имеющее выход к морю, великолепные курорты и пляжи, казино и игорные дома, где день и ночь крутится рулетка, с треском распечатываются новые колоды карт и куда стекаются азартные игроки со всего мира (их грехи отмаливают монахи горных монастырей)… наше процветающее королевство, увы, одно из самых маленьких в Европе.

Но ведь дело не в размерах территории, занимаемой той или иной страной, а в веющем над нею монархическом духе. И я осмелюсь утверждать, что духом своим наша монархия всегда превосходила многие монархии мира. Впрочем, какие там многие: их почти и не осталось в нашем мире, монархий. Одни были свергнуты восставшей чернью сравнительно недавно – чуть более ста лет назад (пример тому несчастная Россия), другие дышат на ладан, влачат жалкое существование и, в сущности, доживают последние дни.

Зато процветают, выспренно заявляют о себе и торжествуют республики, хотя человечество за свою историю не придумало ничего более банального и пошлого. Республики бахвалятся тем, что власть в них принадлежит народу. Это красиво звучит, но, по сути, чистая фикция. Народу принадлежит лишь его беспросветная нужда, нищета и обездоленность, власть же всегда, как и деньги, липнет к рукам финансовых тузов и миллионеров, скупающих особняки, виллы, яхты и футбольные клубы.

И вот из них (из их карточной колоды) выбирается один, чтобы стать главой республики или ее президентом. Но кто такой этот один? Жрец? Иерофант? Сакральная фигура? Он обладает способностью слышать голос Бога и распознавать зовы вселенной? Он может сказать о себе, как Конфуций: «В пятьдесят лет я познал волю Неба»? Нет, он профан, хотя и разбирается в кое-каких вопросах, умеет изрекать банальности так, что их принимают за глубочайшие истины, и способен дергать за ниточки, приводя в движение своих марионеток.

Но, повторяю, он профан в том смысле слова, в каком его употребляли древние, отделяя земное от небесного, низменное от высшего, профанное от сакрального. Небесное закрыто для профана: отсюда – вся его беспомощность. При всем своем напыщенном величии он, принимающий парады и вручающий ордена, – всего лишь маленькая черепашка, пущенная в аквариум к большим черепахам, готовым ее сожрать.

В этом его отличие от монарха, который может быть назван жрецом и Иерофантом, поскольку слышит и распознает. Конечно, монархи бывают разные по своим человеческим

свойствам – слабые, легкомысленные, вздорные, лицемерные, но это ничего не меняет в их статусе помазанников, призванных на царство высшей волей.

Вот и наша королева Ядвига помазана на царство по всей торжественной строгости церковного обряда, а это вам не президентская присяга с правой рукой, положенной на Библию, а с левой… прячущей фигу в кармане. Я позволил себе эту шутку не для того, чтобы окончательно опорочить президента как носителя власти в республике, а лишь из желания напомнить, что ни один президент не выполняет своих клятв и предвыборных обещаний. Ни один… ну, может быть, за редкими исключениями. Я вполне допускаю, что этот исключительный президент способен показаться правдивым и честным, но это лишь до той поры, пока не затихнет газетная шумиха, не умолкнут репортеры, дикторы телевидения и не возьмутся за дело историки.

Иными словами, пока эра его правления не отойдет в прошлое и не настанет срок распечатать архивы, секретные фонды и хранилища важных государственных бумаг. Вот тогда-то и обнаружится фига, а вместе с ней все человеческие пороки, слабости и заблуждения нашего правдивца и поборника чести, имевшего несчастье быть президентом. Монарха же – тем более невинно убиенного, расстрелянного со всей семьей, как последний русский царь, в таких случаях причисляют к лику святых, и его человеческая слабость обращается в духовное величие.

Вот так-то, любезный читатель. Возможно, что и наша королева Ядвига будет когда-нибудь признана святой. Я осторожно намекаю на это, чтобы лишний раз подчеркнуть: Ее Величество королева может быть грубой, вульгарной, сварливой, чопорной, нетерпимой к новизне, упрямой как ослица… да, может, может, и я не раз был этому свидетелем, но на ней почиет Дух Божий, а посему все ее человеческие слабости заслуживают прощения. Или, лучше сказать, они попросту не имеют никакого значения. Не имеют, поскольку не ей, королеве, а нам, ее подданным, следует заботиться о том, чтобы нечто заслужить, ее же монаршее дело – всем справедливо раздавать по заслугам.

Надеюсь, я ясно выразился, и повторяться не стану.

Добавлю только, что упомянутый мною Дух осеняет все королевское семейство, и в первую голову – королевских детей и внуков. Правда, один из сыновей Ядвиги – принц Вильгельм, названный так в честь Вильгельма-завоевателя, не совсем удачно женился (завоевал не ту, которую следовало), чему, казалось бы, упомянутый мною Дух должен был воспрепятствовать. Но если почивший святой может провонять, как это описано у русского классика (а Россия по части литературы – первая в мире), то и Дух способен допускать оплошности и досадные промашки, да простится мне эта сомнительная острота – одна из тех, что в большой моде у нашего эпикурейского двора. Как видно, вирус эпикурейства отчасти заразил и меня – при всей-то моей набожности и глубочайшем пиетизме, и это дает мне право усматривать в его распространении одну из побочных причин медленного, но неуклонного разложения династии. Ведь и сама королева… но об этом молчок, ибо достоинство королевы должно быть неприкосновенным для любой критики.

А чтобы чем-то занять себя на время вынужденного молчания и, заградив уста, дать поблажку глазам, предлагаю полюбоваться видом из окна: высыхающими каплями дождя на стекле, прилипшими к стеклу лепестками персидской сирени, виноградниками на горных террасах, заснеженными вершинами и нависшими над пропастью глухими стенами монастыря. Замечу не без гордости, что наше королевство, отрада для путешественников, славится такими чудесными видами. Движение же этой застывшей картине придает запряженная цугом карета, с подобающей торжественностью приближающаяся к парадным дверям дворца. Из нее первым выходит принц Сальвадор, галантно подающий руку своей невесте Альфонсине, которой предстоит впервые подняться по мраморной лестнице, пройти анфиладою залов и быть представленной Ее Величеству. Перед этим же еще выдержать приторные улыбки и оценивающие – догола раздевающие – взоры придворных.