Подлинные имена бесконечно малых величин
Шрифт:
Но прокурор лишь встал к нему боком, так, чтобы не загораживать от Адриана Сашу и поднес паяльник к лицу пленника. Не сразу поняв, что происходит, Саша затряс головой как конь.
– Успокойте его, – кивнул Сырбу, отступивший после нескольких попыток.
Избивший Сашу подонок подскочил к жертве и схватил того за волосы и одновременно за подбородок. На этот раз у прокурора получилось. На левой щеке Саши появилась длинная полоса, а сам он, кажется, вопил, издавая звуки, похожие на ленивую ругань соседей за стеной.
– Не надо, – умолял Адриан и утерся рукавом.
Он попытался встать, но сильная
– Выжигать! – сказал прокурор, наклонившись к Саше и прочертил на его щеке еще одну линию. – Все ваше племя надо выжигать.
– Я прошу…
– Заткнись! – раздался над Адрианом голос, а шею ему сдавили стальные пальцы.
– Больно? – поинтересовался у Саши прокурор. – А как же йога? Йоги не чувствуют боли. На осколках спят и ни хера, даже крови нет. Кстати! – воскликнул он. – Йоги же умеют летать. Ты бы мог улететь от нас. Прямо на стуле.
И он снова ткнул Сашу паяльником, с коротким размахом и прямо в нос. Запрокинув голову, Саша глухо взвыл. Понурившись, Адриан увидел слезы, срывающиеся с его собственного носа. Они летели до самого пола, пока не разбивались вдребезги.
– Смотреть! – прикрикнули на него и дернули за волосы на затылке.
В подсобке запахло паленым мясом.
– Йог, блядь, буддист, нахуй, – пробормотал прокурор. – А сам сдохнуть достойно не может. Я, конечно, не специалист, но знаете что, ребятки? Повидал-то я немало, и судеб немало поломал. Почти шансон получился, да? А что делать, – развел он руками, – работа такая. Я одно знаю, и без всяких буддизмов. Если пришла пора сдохнуть, сделать это надо красиво. Главное, не думать о том, что это происходит, видите ли, не так, как планировал. Смерть не запланируешь и ее, в отличие от клиентов, не наебешь. Приходит – встречайте с распростертыми объятиями. Это и есть звездный час, ради которого прожил всю свою сраную жизнь. Так, борода? – и он вонзил фломастер Саше в ухо.
Картинно отряхнув руки, прокурор отошел в сторону. Паяльник так и остался торчать.
– Подберите тут, – процедил Сырбу, и Сашу со стулом потащили обратно к покрышкам.
– Теперь твоя очередь, именинник, – сказал прокурор, прохаживаясь около Адриана.
В подсобке посветлело – это стул с Сашей подтянули к задней стене и теперь открыли наружную дверь. Адриан видел, как Сашу выносят, прямо на стуле, и грузят в микроавтобус, ударив безжизненно болтающейся головой о верхнюю границу дверного проема.
– Принеси-ка мне сам знаешь что, – приказал прокурор единственному оставшемуся в помещении головорезу.
– Слушай, Игорек, а как он вообще? – спросил Сырбу, кивнув на Адриана.
– Он? – испуганно переспросил директор. – Да в целом…
– Что-что? – демонстративно навострил ухо прокурор. – Говори громче!
– Я говорю, справлялся. Для новичка неплохо даже. Ну, конечно, Алекс много помогал, особенно на первых порах.
– Алекс, – тряхнул головой прокурор. – Алекс-то и сбил дурака с пути. Что ж ты так, гнида? – с чувством спросил он Адриана.
– Я прошу вас, – не вставая с колен, сказал Адриан.
– Да поздно просить.
Подручный прокурора вернулся с продолговатой коробкой темно-красного цвета величиной с бутылку. Он нес коробку в одной руке и сразу было видно: коробка обита бархатом.
– Осторожно,
Щелкнув защелкой, Сырбу открыл крышку и осторожно достал из коробки предмет, наконечник которого напоминал гигантскую металлическую лампу. От наконечника тянулся короткий стержень, а другой конец предмета украшал какой-то вычурный рисунок из металла, похожий на рукоять большого старинного ключа.
– Гениальная вещь, – не скрывал своего восхищения прокурор. – Можно лишь позавидовать средневековым судьям, у них были потрясающие инструменты для работы. Знаешь что это? – Адриана дернули за волосы, снова вынудив задрать голову. – Это бесценный предмет восемнадцатого века. Это не булава. И не эта херня, как ее, которую короли держали в руке на картинах, – он схватил грушу по подобию державы. – Знаешь, как ее использовали? Пытали женщин. Засовывали эту штуку бабе в пизду, по-во-рачивали и…
Он повернул навершие ключа и лампа вдруг раскрылась четырьмя лепестками. Крутанув назад, Сырбу снова превратил цветок в лампу.
– Ты, – сказал он Адриану, – будешь первым человеком, кому эту штуку засовывают не в пизду. Чего вылупился? – заорал он после пару мгновений тишины. – Раком становись! Штаны снимай!
16. Анна
Белый кроссовер «Тойота Раф» становился проклятием дежурного караула кишиневской тюрьмы. Обычно машина останавливалась через дорогу, на парковке гостиницы «Нобел», которая по уродству могла поспорить с тюремной стеной напротив. Предпочтения хозяйки автомобился осложняли жизнь караульного. Окно караулки выходило на угол улиц Бернардацци и Тигина, «Нобел» же выстроили пару лет назад на Матеевича, и чтобы заметить вовремя «Тойоту», караульному пришлось бы заранее выйти на улицу – вольность, недопустимая уставом.
Надеяться на звонок от водителя внедорожника не приходилось, слишком часто Анне отказывали в свиданиях с мужем, чтобы теперь она удостаивала администрацию тюрьмы хотя бы телефонным предупреждением. Выход подсказало начальство, издавшее негласный указ, по которому дежурному на вышке, выходящей на улицу Матеевича, помимо отслеживания дисциплины среди заключенных, теперь вменялось в обязанность оперативно информировать начальника караула о появлении белого кроссовера. Неудивительно, что у служебного входа Анну уже встречал начальник караула. Торопливо поднимаясь по лестнице, Анна отвечала ему хмурым кивком.
Каждый раз ей приходилось проходить мимо людей, столпившихся у двери, где и она проводила часы в ожидании встреч с Виктором. Серые лица из толпы оборачивались на нее, но Анна лишь вжимала голову в плечи и ускоряла шаг, боясь столкнуться с измученными взглядами, опасаясь быть узнанной. Ее, само собой, не узнавали: в этой ухоженной блондинке в высоких черных сапогах, в меховом жакете с оттенками огненной лисы не было ничего от робкой и нервной женщины, которая в толпе ожидавших свиданий всегда оказывалась в задних рядах, оттесненная настырными тетками с пакетами и небритыми мужчинами, прятавшими кулаки в карманах темных курток.