Подменная дочь клана Огневых
Шрифт:
Меланхолия меланхолией, эпопея с родителями эпопеей с родителями, но замаячившая на горизонте олимпиада по географии требовала собраться, мобилизоваться и погрузиться в учебу. В итоге из школьной библиотеки меня буквально вытаскивали. Не то чтобы уже было совсем темно или поздно, но сейчас уходит последний автобус, который наших — малышей, ладно, не малышей, в тринадцать уже совсем не малыши, — забирает, а добираться своими ножками до пригорода N далековато.
Под осенним солнцем, пробивающимся через едва покрасневшие листья клёна, прислонившись к витой ажурной ограде, стояла та, кого я меньше всего хотела видеть. Милена Огнева.
Милена Огнева могла бы быть моделью художника, творящим под вдохновением от мадонн эпохи Возрождения.
— Привет, ты же Мира? — Окликнула она меня. Очень хотелось пройти, не останавливаясь, может, даже задеть ее плечом, желательно с такой силой, чтобы она упала в дорожную пыль, испачкав чистую и аккуратную школьную форму. Но я остановилась.
— А ты — Милена, — На удивление спокойно произнесла я. — Зачем ты сюда пришла? Гимназия и квартал Огневых в другой стороне.
— Я поговорить хотела, — Милена потупила взгляд, ковыряя асфальт носком туфельки. Да, я пристрастна к ней, но этот жест казался мне слишком детским, наигранным и неподходящим для девушки шестнадцати лет.
— О чем? Нам с тобой говорить не о чем. — Я поправила лямку рюкзака.
— Но мама и папа… в голосе Милены послышались всхлипывающие нотки. — И ты… Я компенсирую… Я вот булочки принесла…
Только сейчас я заметила в ее руках пакет с выпечкой. Сердце снова сдавило странной смесью раздражения и сочувствия. Ей, наверно, сейчас тоже несладко. Вся ее жизнь рухнула в тартарары. Все, что она знала, начало трескаться и рассыпаться на осколки. Я справлялась с этим с трудом, заглушая мысли и эмоции учебой, а как с этим справится хрупкая домашняя девочка, которую всю жизнь любили, опекали и берегли от суровой прозы жизни? Я не представляла. Я могу ее понять, я могла ей посочувствовать, одного сделать я не могла: принять ее.
— Как и что ты собираешься мне компенсировать? Шестнадцать лет родительской любви? В чём ты ее собралась измерять? В булочках? — Милена вздрогнула и слегка попятилась, в ее зеленых глазах, совершенно не похожих на глаза графа или графини, стояли слёзы. — Для нас с тобой лучшим развитием ситуации было бы никогда не встречаться. Что бы ты ни говорила, не думаю, что ты готова все отдать по первому слову, а я, — я насмешливо скривила губы, — Я хочу все и сразу.
Разговор ожидаемо не сложился, а на автобус я опоздала. Добираться пришлось пешком, что не улучшило настроения. Дико хотелось есть. Дурацкие булочки плотно засели в голове. От нечего делать я принялась серфить в сети рецепты. Навык хождения, уткнувшись головой в книгу или телефон, у меня прокачан на максималку, так что врезаться во что-то я не боялась. Ну, а на счёт кухни… Вообще, нас поощряли учиться готовить, в конце концов, не самое бесполезное умение в самостоятельной взрослой жизни, так что кухню никогда не закрывали, а разнообразные ингредиенты всегда были в доступности. Кстати, именно открытый доступ к кухне играл свою роль в адаптации в Приюте. Когда меня перевели сюда три года назад, это было для меня дикостью. За воровством этой самой еды меня ловили не раз и не два. Отъедалась я долго. Привычка хранить про запас сухарик осталась до сих пор. Просто теперь это сухарик, один, чисто для успокоения души, а не пол кровати разной заныканной съеди.
Глава 4
— Я вернулась, баба Глаша!
— Чего орёшь как оглашенная? — недовольно буркнула та, оторвавшись от вязания. Тяжёлые очки в роговой оправе смешно съехали бабе Глаше на нос. Уборщица, а по совместительству и вахтёрша, баба Глаша знала всех, вся, и обо всём. Ну, а ещё обеспечивала носочками, варежками и свитерами. Проще сказать, что из вязаного она нам не давала. Поправив очки, баба Глаша внимательно вгляделась во что-то за стойкой, вероятно, отметила моё прибытие. У нас, конечно, есть определённая степень свободы в действиях и передвижениях, но комендантский час никто не отменял.
— Мирка! — на подходе к лестнице на второй этаж на меня налетела Сашка, вечный energizer и позитивчик всея приюта. — Айда в баскетбол?
— Сегодня физкультура была, — тактично постаралась навести Сашку на мысль, что мне не до баскетбола, — Да и я только вернулась.
— Ну, сравнила: физкультура с ними и баскетбол с нами. — белозубо рассмеялась Сашка, тряхнув короткими русыми волосами.
Я пыталась. Я честно пыталась. Пыталась выглядеть несчастной и усталой. Пыталась донести до Сашки сто и одну причину, по которой я не хочу играть. Апеллировать к тому, что расстроенная, и передо мной маячит олимпиада по математике. Но нет, по мнению Сашки, всё это решается хорошей игрой в баскетбол. Чёрт с ней.
— Дай хоть переоденусь, зло в юбке.
— Я в брюках, —отрезала Сашка и потащила меня играть.
Играли трое на трое. Когда я увидела противоположную команду, глаз нервно дёрнулся. Нет, а кого ещё я ожидала? Пашка’Прости Господи' и Димка «Твою ж дивизию» хорошо известная в приюте сыгранная пара. Прозвищами ребята были обязаны бабе Глаше и Павлу Николаевичу, нашему социальному педагогу. В различные переделки и передряги они попадали с завидной регулярностью. Конечно, кое-какие шансы на победу у нас были. Всё же с той стороны ещё был Зося — мелкий, щуплый, очень юркий очкарик, вроде как не друживший со спортом. С нашей стороны я, Мишка и Сашка. Из хорошего — Сашка и Мишка тоже были хорошо сыгранной парой.
— Может, мы с Зосей в сторонке посидим? — Осторожно предложила я. Но нет.
Поиграли хорошо. Даже счет, с которым мы продули, оказался не таким уж и разгромным. Подозреваю, у нас даже был шанс победить или сыграть вничью, если бы не неожиданный визит Павла Николаевича у которого были вопросы к Пашке и Димке, те отвечать не жаждали и вышли в окно. Мы же с оставшимися сделали вид, что не заметили, как наш соц педагог последовал их примеру.
Воспользовавшись тем, что Сашка выплеснула свою неуемную энергию и отстала от меня, я пошла наверх, в спальню. Хотелось наконец-то переодеться, принять душ и расслабиться.
— Яшина, — я вздрогнула. Вообще-то, о наличии у меня фамилии я вспоминала редко, тем более обращался ко мне так только один человек. Юлианна Сергеевна Соболева, в тесных приютских кругах больше известная как Мымра, очень любила проводить долгие душещипательные воспитательные беседы, что собственно и было частью её работы, в конце концов, зам директора по воспитательной работе. Она была той ложкой дёгтя, которая портила весь мёд.
— Ты посмотри на себя, — завелась она с пол-оборота, тыкая в меня пальцем с длинным нарощенным ногтем, похожим на клюв какой-то птицы. — Ты как выглядишь?! Как оборванка какая-то?! Ты же девочка! — день определённо не задался, вздохнула я, разглядывая перст указующий. В разводах лака на дёргающемся от возмущения пальце угадывалась какая-то абстракция. Хотелось перехватить, зафиксировать, и рассмотреть поподробнее, как стереоскопические картинки из детских журналов. Их надо было смотреть как-то по-особенному, чтобы увидеть хоть что-то, кроме рябящих в глазах значков. С ногтем получалось так же. Над ухом Юлианна Сергеевна продолжала разоряться про внешний вид, манеры и поведение. Монолог был знаком от первой до последней буквы и не требовал к себе особого внимания, главное — вовремя поддакивать и кивать. Надолго нашего зама по воспитательной работе обычно не хватало.