Подменный князь
Шрифт:
Тело Любавы было горячим, она крепко прижимала меня крутым бедром. Вытащив откуда-то из своего платья два яблока, она предложила одно мне.
– Где нарвала? – спросил я.
– Канателень подарил, – ответила девушка, вонзая крепкие белые зубы в яблочную мякоть, так что по подбородку ее потек сок. – Когда я уходила сейчас, он догадался, что я убегаю. Вот и дал.
Ага, значит, наш побег не был секретом для наших новых друзей. Может быть даже, Вяргис давал мне совет сбежать с общего ведома. Что ж,
– Он что же, ухаживает за тобой, этот Канателень? – поинтересовался я как бы невзначай. Кстати, я не был уверен, что девушка поймет меня. Может быть, здесь не знают, что такое ухаживания?
Но она поняла и тихонько засмеялась.
– Ухаживает, – подтвердила Любава довольным голосом, продолжая грызть яблоко. – Я ему нравлюсь, он сам мне сказал.
– Когда? Когда сказал?
– Сегодня у реки, когда мы мыли котел, – сообщила девушка. – И раньше еще говорил. Много раз.
– Ах, вот как, – протянул я, не зная, как следует реагировать, и не в силах разобраться с тем, что сам чувствую по этому поводу.
– Ну да, – подтвердила Любава и хихикнула. В дупле было темно, и ее лицо я не видел в темноте.
Она молчала, явно ожидая моих дальнейших вопросов.
– Много раз, – повторил я. – Ну и как – он тебе тоже нравится?
Девушка хихикнула снова. Потом не сдержалась и прыснула.
– Нет, – сказала она. – Не нравится. Мне нравится другой мужчина. Совсем другой.
Она чуть повернулась, и к прижавшемуся ко мне бедру прибавилась тяжелая горячая под тонкой холстиной платья грудь. Глаза Любавы сверкали в темноте прямо перед моим лицом.
– Другой? – как-то вяло переспросил я, чувствуя, как мой язык заплетается. – И кто же это? Вяргис, наверное?
– Наверное, – засмеялась Любава, и ее огромные блестящие глаза приблизились ко мне. – Наверное, он. Только на самом деле мне нравишься ты.
А я еще думал, что в здешнем мире не умеют целоваться! Еще как умеют! Любава накрыла мой рот своими жаркими губами и буквально впилась в меня.
Объятия ее оказались крепкими, а объем легких несравним с моим, так что я едва дышал, когда она выпустила меня. Но, в целом, чувствовал себя отлично, хотя и был обескуражен неожиданностью.
– А сама считаешь меня придурком, – произнес я, тяжело дыша.
– Не придурком, а странным, – сказала Любава, аккуратно поставив засос на шее. – Ты очень странный. Очень. Ты как будто пришел из другого мира.
– Да? – чуть было не подскочил я от этого заявления, но не смог дернуться, потому что был придавлен телом девушки.
– Да, – подтвердила она. – А мне нравятся такие пришельцы.
Любава опустила руку вниз и решительно нащупала меня под одеждой. Обнаруженное явно показалось ей удовлетворительным, потому что в следующее мгновение девушка снова оживилась и, все еще прерывисто дыша, сказала:
– Слушай, пришелец. Тут тесно, в этом дупле. Давай вылезем и спустимся на траву. Она мягкая, а?
Наверное, мы спали бы долго, но утром нас разбудили пронзительные звуки, доносившиеся с другого берега широкой реки.
«Началась битва, – подумал я, еще не разлепив глаза. – Воины Вольдемара пошли на штурм Киева. Что-то будет…»
Не сговариваясь, мы с Любавой вылезли из нашего дупла и стремглав побежали к берегу, чтобы видеть разворачивающуюся там картину.
Но нет, ничего подобного. Штурма мы не увидели. На другом берегу, у киевских причалов стоял рядами народ. Там были яркие плащи бояр, сверкающие шлемы дружинников с круглыми красными щитами и копьями. Но шум производили не они, а толпа музыкантов, стоявших спереди и совместными усилиями издававших звуки, которые могли бы поднять из могилы мертвого.
Музыкантов было человек сто, из них больше половины имели дудки, деревянные трубы различной длины и диаметра. Одни пищали, как младенцы, другие гудели, третьи надсадно выли. Собранные вместе и орущие одновременно и вразнобой, эти духовые инструменты создавали такой «кошачий концерт», что впору было заткнуть уши и бежать, куда глаза глядят.
Впрочем, дудки и трубы вместе с изогнутыми рогами производили бы еще не такое ужасное впечатление, если бы не множество барабанов разной величины, которые также грохали невпопад и в разном ритме – от мелкой дроби до глубоких уханий, от которых рябь шла по днепровской воде.
Своего берега мы видеть не могли, и лагерь князя Вольдемара оставался скрытым от нас за поворотом реки и густым лесом. Но вскоре оттуда появился большой плот, сколоченный из длинных бревен. На плоту стоял белого цвета полотняный шатер.
Все это было мало похоже на начало битвы.
– Давай подойдем поближе, – предложил я, и мы с Любавой побежали вдоль берега. По пути я здорово вымочил ноги, но вскоре мы приблизились к лагерю настолько, что стали слышны крики воинов оттуда и можно было явственно разглядеть плот, медленно продвигающийся к середине реки.
Десяток воинов Вольдемара ловко орудовали массивными шестами, достигающими дна, и таким образом толкали плот на стремнину.
Зачем это? Что сейчас будет?
И не связано ли происходящее со вчерашним визитом в лагерь к Вольдемару киевского боярина Блуда?
Ну да, наверное, он и был послан в качестве парламентера от князя Ярополка Святославовича.
От противоположного берега отчалила лодка, в которой кроме гребцов сидели три человека. В одном из них я узнал Блуда. Двое других также были в красных плащах и сверкающих на солнце боевых доспехах из металла.