Подменыш. Духовидец. Кошмары. Одержимые. Пражский студент (сборник)
Шрифт:
– Ставь ноги, как можешь, – лапти выдержат. Держись за мирт, за все, что достанешь, только не за молочай! Он ломается. Слышишь – не за молочай!
Она не отличала молочая и крепко держалась за все, твёрдо передвигая ноги, одну за другой. Она чувствовала, как верёвка слабела и снова напрягалась. Стоявшие наверху подымались все выше и выше. Раза два она поскользнулась, а один раз свободно повисла на верёвке, пока снова не нашла опоры. Далее было нечто вроде трубы, через которую она протиснулась. Затем снова голый выветрившийся камень, который до крови порезал ей руки. Наконец – ровное место. Там сидели, скорчившись, Натале и кузен. Там и она смогла наконец перевести дух.
– Взгляни-ка вниз, Приблудная Птичка! – сказал Ян.
Она посмотрела. Глубоко внизу горели синие волны. Скала казалась совершенно отвесной. Эндри не понимала, как смогла на неё взобраться. Там качалась лодка – какой маленькой она казалась! Пеппино готовился к прыжку с мешком на спине.
– Скоро мы будем наверху? – спросила она.
– Мы ещё на полпути, – ответил Ян.
Он отвязал от неё верёвку и передал её крестьянам.
– Так, Приблудная Птичка, теперь ты можешь карабкаться одна.
– Уже не опасно? – спросила она.
– Опасно? – засмеялся он. – Ровно столько же, как и до сих пор!
– А если я упаду?
– Дурочка! – воскликнул он. – С какой стати тебе падать? Ползи за Натале и делай точно так же, как он.
Ян полз совсем близко за нею и переставлял её ноги. Скаля зубы, Натале указывал ей сверху каждый камень и каждый куст, за которые бы она могла держаться. Через несколько минут она уже чувствовала себя к без верёвки в совершенной безопасности между двумя мужчинами.
Наконец – площадка с травой и низким кустарником.
– Теперь ты наверху, Эндри, – сказал Ян. – Все это принадлежит тебе. Скажи, разве не стоило это труда?
Он наломал несколько длинных травинок и завязал их концы маленькими петлями.
– Теперь, Приблудная Птичка, начнётся новая игра, – сказал он. – Ты должна ловить синих ящериц.
– Синих? – спросила она.
– Да, да, синих, как море внизу. Они водятся только на этой скале и больше нигде во всем свете. Я должен несколько таких отправить в Германию. Мне нужно дюжину, ровно столько, ни единой больше.
Он показал ей, как это делается. Посмотрел кругом. Поиграл травинкой перед глазами ящерицы и легонько пощекотал любопытного зверька по спине. Затем набросил ему петельку на голову – и синее повисло в воздухе.
Эндри тоже попыталась. Поймала одну, потом другую. Увидала далее в траве пору больших яиц в жёлтых крапинках, нагнулась за ними.
Но кузен удержал её руку.
– Пусть лежат, Приблудная Птичка. Из них скоро выйдут молодые чайки. Почему ты не распрощалась раньше со своими монастырскими дамами? Весной я собрал дюжины две яиц, и Констанца изготовила мне из них яичницу.
Они позавтракали. Затем начался рпуск. Ян старательно обвязал её тело верёвкой, проверил крепость узлов.
– А не думаешь ли ты, что я могла бы и одна?
Он покачал головой.
– Подъём – детская игра, спуск же не так-то прост.
Снова он полз за ней, ставил её ноги в выбоины в скале. Наверху оба крестьянина держали её на верёвке. Она несколько раз соскальзывала и повисала в воздухе, когда ломались ветки или срывался камень, за который хваталась. Ничком она ползла по скале. Бесконечно медленно продолжался спуск. Ей казалось, что он вчетверо длиннее подъёма. Затем она услыхала, как кузен что-то крикнул крестьянам. Те натянули верёвку и разом её отпустили. Она потеряла опору, пыталась карабкаться руками, но тонкие ветки ломались. Тогда она полетела мимо Яна и упала в воду. Когда она снова поднялась наверх, то увидела, что он висит на скале над нею, и услышала его смех. Он спрыгнул за ней, развязал верёвку, мешавшую ей, и они вместе поплыли к берегу.
Вдали за Ишией солнце опускалось в море. В вышине разными красками пламенело небо. Эндри смотрела с террасы, стараясь глазом крепко схватить то, что нельзя было удержать.
«Внизу огненно-красные, – думала она, – а дальше кверху розовые краски. Там, где тянутся белые облака, ещё синие, а внизу – сернисто-жёлтые». Но все краски постоянно мешались и переливались: охряная делалась жёлтой, темно-фиолетовая – светло-голубой.
Пришёл Ян с письмом в руке.
– Я написал бабушке, – сказал он, – передал ей почтительный поклон от тебя.
Эндри испугалась. Если бабушка узнает, где она, не велит ли она доставить её обратно в монастырь?
Ян её успокоил.
– Этого она не сделает, Приблудная Птичка. Она не может этого сделать, потому что распорядилась объявить тебя совершеннолетней. Если бы ты сопротивлялась, она не могла бы даже поместить тебя в монастырь. Но и без этого она оставила бы тебя в покое. Полгода тому назад я был с нею вместе в Мюнхене. Она считала монастырь хорошей школой для тебя. Пока ты сама оставалась бы там, она, конечно, не брала бы тебя оттуда даже годами. А если ты ушла, думаю, и она довольна. Ты – сама себе госпожа, Приблудная Птичка.
Эндри навострила уши.
– Как же так? – спросила она его. – В Войланде я была у бабушки. Здесь живу у тебя. Если ты, как она, меня прогонишь – что тогда?
– Бессмыслица! – засмеялся он. – Ты забыла, что у тебя есть собственное имущество от твоей матери. Бабушка ещё кое-что прибавила – за твой отказ. Как раз по этому поводу я и написал ей.
– Сколько будет? – спросила Эндри.
– Не знаю точно, – ответил он, – четыреста-пятьсот тысяч будет наверняка. Достаточно, чтобы ты могла жить на них не без удобства.
С минуту они сидели молча.
– Ты должна бы немного работать, Приблудная Птичка! – начал он снова.
– А над чем ты работаешь? – пожелала узнать она. – Ради чего, в сущности, ты здесь?
Ян ответил серьёзно:
– Именно для работы. Разве есть на земле место более тихое и более солнечное? Оно точно создано для работы.
Она с изумлением посмотрела на него:
– А что же ты сделал?
– Ничего, – ответил он. – Никто не может здесь работать, работать по-настоящему. Только кажется, что здесь хорошо работается. Слишком красив этот остров – страна феаков! Днём здесь живут, а работу всегда откладывают на завтра и никогда её не делают. Когда это заметишь, проникнешься сознанием, насколько красивее жить, как полевая лилия, предоставив заботу обо всем остальном Господу Богу, – уже не хочется уезжать отсюда.