Подменыш. Духовидец. Кошмары. Одержимые. Пражский студент (сборник)
Шрифт:
– Умолкни, Приблудная Птичка, – засмеялся он, – для одного раза этого слишком много. В доме у меня нет ни одной женщины, кроме прислуги. И на Мадейре был без всякой женщины, если ты не имеешь в виду одну англичанку, несколько со мной флиртовавшую. Она провела целых три дня там. В Париже – это так. Туда я брал с собой женщину. Правда, не из кафешантана, но из театра. То была маленькая актриса. Я обещал ей показать Париж, когда удачно сдам экзамены. За это она мне благоволила. Две недели пробыл я с нею, затем она должна была вернуться в театр. И писем, конечно, она не писала. К этому она была неспособна. Кроме одной видовой открытки я от неё никогда ничего не получал. Про какие письма ты говоришь, Приблудная Птичка?
– Про письма, которые ты получал в Войланде, когда мы ездили на травлю цапель. Ты всегда волновался, когда получал их. Бабушка и я – мы это хорошо заметили.
Он подумал:
– Ах, да! – воскликнул он, – конечно! Но они были совсем от другой. От одной дамы из бара. У каждого студента заводится роман с такой дамой или с кельнершей. Да-да, это была Энни из «Монополя»! Ты говоришь, я волновался? Вполне возможно, было чертовски трудно от неё отделаться приличным манером.
Эндри откинулась на спинку своего плетёного кресла. Как бабушка говорила, так и было. Он бегал за другими женщинами, подобно прочим мужчинам. Это находило и проходило. Она хорошо поняла это и тогда, а все же не так, как оно было.
– Что с тобой, Эндри? – спросил он.
– Ничего, ничего, – быстро сказала она. – Итак, я могу остаться?
Он подтвердил.
– Конечно, сколько хочешь. Ты не обязана ни стирать, ни заниматься рукоделием.
Немного помолчав, она спросила:
– И ты их нисколько не любил, этих женщин?
Он снова засмеялся:
– Конечно, я их любил – этих и ещё парочку других в придачу. Только это, если хочешь знать, недолго длилось.
«И из-за этого, – подумала Эндри. – Из-за этого? Что именно? Да, этот ад в монастыре. Это – и…»
– Ян, – начала она медленно, – зачем ты это делал?
– Но, Приблудная Птичка, что с тобой? Не наглоталась ли ты у Английских Дам вместе с их супом и их морали, и оттого я кажусь тебе безнравственным, так как развлекался с полудюжиной женщин? Ведь это же на самом деле вовсе не так скверно. Детей я ни от одной, во всяком случае, не имел…
Он оборвал фразу. Эндри побледнев, быстро вскочила. Простояв с минуту, она медленно опустилась на стул.
Она видела, как он пожал плечами. Ян произнёс:
– Прости, Приблудная Птичка, я не хотел тебя обидеть. Сказал это просто так, не имея в виду тебя.
Она покачала головой.
Не в этом дело, нет! Только она забыла про это – про своего ребёнка. За все время в монастыре она никогда о нем не думала. Он исчез. Его не было в её мире. Она испугалась потому, что на самом-то деле он в мире был и Ян про это знал.
Она смотрела на него. Глубоко и сдержанно звучал её мягкий альт.
– Я хочу рассказать тебе, Ян. Все это случилось потому, что я ненавидела тебя – из-за этих женщин. Я бросала хищных соколов на жаворонков, на поющие и прыгающие львиные жолудки. Я делала это, это и ещё другое. Потому, что хотела сделать тебе больно. Это мне не удалось. Тебя я ничуть не задела, ни секунды ты из-за этого не спал хуже. Ты нисколько не был оскорблён, не рассердился на меня, ты только посмеялся. Тебе немного стало жаль бабушку, а может быть, и меня. И – видишь ли, Ян, – только это, только это одно и причиняет мне страдание.
Он слушал её, но смотрел вдаль. Смотрел туда, на скалы и темно-синее море. Он отвечал медленно:
– Думаешь, я всего этого не знал, Эндри? Часто я понимал, что нет человека более близкого мне, чем ты. Но как ты ни близка, все же ты – не я. Никогда, никогда ни один человек не поймёт другого. Между ними всегда будет зиять глубокая пропасть, через которую нельзя перекинуть мост.
Она ответила с горечью:
– Как ты умён, Ян!
Он покачал головой:
– Не знаю, очень ли умно это знать. Я этого не выучил, а всегда чувствовал так с тех самых пор, как начал думать. Только постепенно это становилось мне все яснее и яснее. Ты – есть ты, я – я, и так оно остаётся. И у нас нет ничего общего, и мы никогда не сможем слиться. Всегда и навеки человек совсем одинок и совершенно один. Потому и всякая любовь есть ложь. Хорошо знаю, что лгать приятно, приятно забыть правду. Если кому-то это удаётся, то считается счастьем.
Он провёл рукой по своим волосам. Голос его звучал печально:
– Бабушка сказала однажды, что я мог бы заняться твоим образованием, помнишь, Приблудная Птичка? Но это – скверная мудрость, которую ты теперь от меня получишь. С её помощью ты совсем изгадишь себе жизнь. Существует только одно: собственное «я». Это означает: ни к чему серьёзному не надо относиться серьёзно. Серьёзно можно относиться только к мелко-будничному: к спорту или приобретению денег, политике, вину или искусству, что бы там ни было. Относись серьёзно к своим туалетам, Приблудная Птичка, к своей прислуге, – но смейся над жизнью. И над смертью, и над любовью, и над Богом. Смейся над этим, Приблудная Птичка, остроумничай, если способна!
Они бродили по острову от Малой Набережной вверх на Монте-Соларо и вниз к Дамекута или Фаро. На Монте-Тиберио и к морю. В лунные ночи они ездили с рыбаком на ловлю каракатиц или лазили по освещённым солнцем скалам в Сандолине. Нередко он брал её с собой карабкаться на скалы. Натале и Пеппино, два крестьянина с гор, несли с собой канаты и длинную лестницу, взятую из собора.
«Как в Войланде, – думала она, – он сажал меня на лошадь – и я должна была ездить верхом, бросал в воду – и я должна была плавать».
Она ещё не пробыла на Капри и недели, как он взял её с собою на Стеллу, самую высокую из скал Фараглиони, омываемых кругом морем. Поверхность воды была неспокойна, лодка качалась. Круто вздымалась скала.
– Где ты хочешь пристать? – спросила Эндри.
– Пристать? – засмеялся кузен. – Прыгай с лодки и держись крепко – вот и все.
Лодочник подъехал прямо к скале.
– Там дорога, – показал Ян. Но она ничего не видела. Голый камень, кое-где густой кустарник.
Ян встал. Когда вода подняла лодку, он выпрыгнул.
Он повис на скале и прополз семь-восемь метров по уступу. Вслед за ним выпрыгнул Натале, пополз вверх за Яном со свёрнутой верёвкой на руке.
– Теперь ты, Приблудная Птичка! – крикнул Ян. Они бросили верёвку. Пеппино обвязал ею её грудь.
Она поднялась, но едва могла устоять в качающейся лодке.
– Теперь! Теперь! – кричал Ян.
Она прыгнула. Пеппино подбросил её снизу. Правой рукой она схватилась за какую-то ветку и стала искать ногами опору. Под плечом натянулась верёвка. Она почувствовала, как её тащат вверх. Большая волна разбилась около неё и замочила ей ноги выше колен. Сверху послышался голос Яна: