Подменыш. Духовидец. Кошмары. Одержимые. Пражский студент (сборник)
Шрифт:
– Так ты хочешь остаться здесь навсегда? – спросила она.
Он отрицательно качнул головой.
– Я – нет. Я грежу, но когда-нибудь уж проснусь. Тогда уеду.
– Но ведь ты ничего не делаешь, – возражала она, – говоришь, что здесь нельзя работать. А утверждаешь, что я должна работать?
– Да, да, Приблудная Птичка, – воскликнул он, – всегда хорошо напоминать другим о добродетели. Выбиваться из сил тебе нет нужды. Делай только, что можешь, играя. Например, научись говорить по-итальянски. Завтра приедет мой учитель фехтования. Он был в отъезде. Обыкновенно он приезжает сюда из Неаполя дважды в неделю. Ты можешь учиться и фехтованию.
– Кажется, ты умеешь хорошо фехтовать, – сказала она. – Мне доставалось от тебя ещё в Войланде.
– На рапирах и тяжёлых саблях, как студенты. Это я могу. Теперь же я учусь обращаться со шпагой и с лёгкой саблей.
– Для чего?
– Господи Боже, Приблудная Птичка! – воскликнул он, – да для того же, для чего я карабкаюсь на скалы Фараглиони или каждые две недели пишу письмо. Надо ведь что-нибудь делать и в этой сказочной стране.
Хорошего роста и очень изящен кавалер Делла Торре. Чёрные волосы, миндалевидные глаза, чёрные усики над верхней губой. Бледное, точно из алебастра, лицо. Длинные, узкие белые руки. Фехтовал он как черт, далеко превосходя Яна и в выпадах и в ударах. Эндри смотрела на него с восхищением.
– А он действует лучше тебя, – уверенно заявила она.
Ян прищёлкнул языком.
– В фехтовальном зале – конечно! Но я не хотел бы видеть на поединке этого почтённого нейтиченца!
– Как? – спросила она. – Как ты зовёшь его?
Он, смеясь, продекламировал по-немецки:
«Дюжина евреев и девяносто цыган не справятся с одним нейтиченцем!»
– Он оттуда родом? – продолжала она расспрашивать. – И где это – Нейтичен?
– В пастушеской стране, в Моравии, – отвечал Ян. – Конечно, он родом не оттуда: он только по духу нейтиченец. Бравый рыцарь выдаёт себя за потомка романских народов, но я сильно подозреваю, что он – из левантинцев.
– Из левантинцев? – воскликнула она. – Это опять что за звери?
Ян засмеялся:
– Видно, Приблудная Птичка, что и в монастыре твоё образование было запущено. Ты не имеешь ни малейшего понятия о географии. Итак, слушай и запоминай! В Моравии цыган уложит крестьянина на обе лопатки. Еврей сдерёт кожу с цыгана, но его самого обернёт вокруг пальца нейтиченец. Поняла? Хорошо! Так на востоке, в Леванте, – и христианин, и еврей, и турок, и цыган, и сам ловчайший нейтиченец будут околпачены греком. Но теперь приходит почтённый левантинец – в сравнении с ним опытнейший армянин покажется бедной и слепой сироткой.
– А где живут эти левантинцы?
– Собственно говоря, нигде, но их встречают повсюду по берегам Средиземного моря. Они говорят на всех языках и на каждом – без ошибки. Что касается религии, они клянутся то Библией, то Кораном, то Талмудом – как выгоднее. Так же точно обстоит у них с национальностью. На самом деле у них нет никакой, но у каждого есть консул, который должен его защищать, так как по бумагам он является его соотечественником…
Делла Торре много работал с Эндри. Учил её не только фехтованию, но и языкам, он делал это всегда с любезной терпеливостью и полнейшим уважением. Для Яна она была только маленькой, глупенькой девочкой, над которой смеются и с которой по-товарищески возятся. Кавалер всегда обращался с ней как с дамой. Она поехала в Неаполь за покупками – он встретил её на пристани, целый день бегал с ней из одного магазина в другой. Яну было безразлично, как она одевалась. Кавалер обнаружил большой вкус, всегда удачно выбирал и понимал во всем этом гораздо больше, чем она сама. Он заботился о том, чтобы все было тщательно запаковано и своевременно Доставлено на пароход. Очень довольная, она вернулась со своими сокровищами обратно на Капри.
– Он на самом деле кавалер, – докладывала она своему кузену. – Не только на визитной карточке. В обед мы были у Бертолини. Он меня пригласил и не позволил, чтобы я за себя платила.
– Ну, это уж зачтётся, – смеялся Ян. – В каждом магазине ему заплатят, по меньшей мере, двадцать процентов комиссионных, а их уже наложили на твои покупки.
Она возмутилась.
– Если ты это так точно знаешь, почему не поехал со мною сам?
– Я об этом думал, – ответил он. – Но, во-первых, я, наверное, потащил бы тебя в музей, затем на Везувий и в Помпею. Из-за этого ты не смогла бы сделать свои покупки, если бы мы даже пробыли в Неаполе с неделю. А с фехтовальщиком ты со всем управилась в один день. И ещё одно обстоятельство. Очутись я в Неаполе – боюсь, сел бы внезапно на первый поезд и уехал, чтобы покончить с этой жизнью полевой лилии на Капри. Это было бы, конечно, очень разумно, но я должен здесь остаться, по крайней мере, до тех пор, пока устрою твои дела.
– О! – воскликнула она, – я не хочу удерживать тебя здесь ни на один день, ни на один час!..
Он с изумлением посмотрел на неё.
– Остров удерживает меня, а кстати, и ты, и твои дела. Это ведь я говорил тебе постоянно.
Она вздохнула.
– Да, да, мои имущественные дела. Ты все для меня великолепно приведёшь в порядок. Но я – я сама… Какое тебе до меня дело?
Он двинул стулом.
– Ах, Приблудная Птичка, только не будь сентиментальна. Такие душевные извержения вызывают у меня зуд…
Она легко погладила его по руке.
– Ты – как бабушка, даже хуже. Вы хотите убедить всех людей, что в вас нет ни ласковости, ни душевности. Представляетесь каменными, чтобы никто не заметил вашей мягкости. Выдаёте себя за холодных, как мрамор, полубогов, а на самом деле только и жаждете выплакаться в тёплых объятиях матери. Такова бабушка – таков и ты, Ян!
Он отнял свою руку, посмотрел на неё широко раскрытыми глазами и медленно проговорил:
– Никто тебе этого, Эндри, не говорил. Значит, эти мысли выросли в твоём собственном мозгу. Быть может, ты и права. Но, если мы и таковы, как ты думаешь, то это потому, что хорошо знаем, что такой матери нет и никогда, никогда нам не поможет ни один другой человек. Ты думаешь, что бабушка и я, мы отрекаемся от своей души? Возможно, но обязаны ли мы после этого нежничать с душой другого? Мы не хотим её, не хотим ничего об этом слышать.
Эндри согласилась:
– Нет, вы её не хотите. Это – так. Ни души, ни тела, которое ей принадлежит.
– Что тут общего? – вспылил он.
Она сказала ему совсем тихо:
– Неужели ты совсем не замечаешь, как я тоскую по тебе?
Он встал, не ответив. Прошёлся несколько раз взад и вперёд по террасе и вышел, не обернувшись.
Ни в эту ночь, ни на следующий день Ян не пришёл домой. Вечером явился уличный мальчишка и доложил, что он наверху, на Анакапри, у своего друга художника. Только через три дня Ян вернулся. Он вёл себя так, точно ничего не случилось.
Ежедневно они плавали в море. Он заказывал где-нибудь лодочника, и они выезжали. Раздевшись в лодке, прыгали в воду. Сидели на скалах, грелись на солнце.
Однажды под утренним солнцем они пошли на гору Тиберио. Прошли мимо Арко, спустились по ступеням вниз к гроту Митрас. Затем, карабкаясь с отвесного утёса, сползли к морю. Внизу сидели на узкой полосе прибрежного утёса и ждали лодочника с их купальными костюмами. Затем Ян вспомнил, что сегодня велел подъехать лодочнику с другой стороны, в маленькую бухту при Фортино.