Подменыши
Шрифт:
– Вроде все чисто, – сообщил Сатир, тревожно втягивая воздух. – Но что-то томит. Нервы, что ли… Завяжу с травой.
– Да, все нормально… – подхватил Истомин. – И даже более того…
Он вдруг осекся, как будто у него перехватило горло, быстро оглядел всех и стал смотреть в сторону.
– Волнуешься? – спросил Иван. – Не бойся, сейчас все кончится.
– Да, я знаю. Недолго уже…
Тот внимательно посмотрел на него:
– Ты чего толстый такой? Что у тебя там, бронежилет под курткой? – деловито и весело поинтересовался.
– Нет, скорее наоборот.
Поняв, что внятных ответов не добиться,
Для верности террористы подождали еще немного, настороженно вслушиваясь в мерный шорох дождя, и направились к памятнику. Истомин заложил взрывчатку возле ног царя, подсоединил детонаторы к приемнику. Террористы отошли на безопасное расстояние, залегли под деревцами у забора. Позиция была не очень хорошая, но ничего лучшего рядом не было. Все слишком хорошо просматривалось. Пульт взял Иван.
– Ну, поехали! – В темноте сверкнули стекла его очков.
Наступила тишина, и ничего не произошло.
– В чем дело, Ист?
– Дай сюда. – Белка нащупала его руку с пультом, переделанным из обычного телевизионного. Проверила батарейки, они были на месте.
Истомин заворочался, закашлял, потом раздался его сдавленный голос:
– А что, что происходит?
– Как что? – свистяще зашипел Иван. – Это ты у меня спрашиваешь?
Тот молчал.
– Почему нет взрыва?
Снова молчание.
– Пристрелю гада! – захрипел Бицепс. Послышался шорох, он полез во внутренний карман. Раздался щелчок взводимого пистолета.
– Иван!.. – Сатир бросился к нему, пытаясь перехватить пистолет.
Вдалеке раздался шум заводимых моторов, на противоположном краю парка загорелись фары, и по дорожкам прямо к ним понеслись машины.
– А, сука! Продал! – Иван ударил на ощупь несколько раз Истомина по голове рукояткой пистолета, тот пронзительно завизжал.
Вскоре две машины остановились неподалеку от затаившихся террористов, направив фары в их сторону. Что-то заорал голос из мегафона, но террористы его не услышали. Иван, встав на колено, открыл по милиции, или кто это был, беглую, но уверенную стрельбу.
Он, как и Белка, был хорошим стрелком, в свое время даже получил разряд по биатлону. Раздался звон бьющихся стекол, фары потухли одна за другой. Белка с Сатиром вжались в землю, с ужасом понимая, что случилось самое ужасное из всего, что могло бы произойти. Рядом на одной ноте верещал Истомин.
Вдруг все вокруг осветилось вспышкой и раздался взрыв, разом перекрывший и плач, и выстрелы и ослепивший всех. Памятник нелепо подскочил в воздухе и медленно завалился на сторону, громыхнул по плитам, выбив лицом бетонную крошку. Иван попал в заложенную взрывчатку. Издав радостный вопль, Бицепс захохотал, задирая голову к небу, встал во весь рост и пошел на машины, непрерывно стреляя и хрипло выкрикивая безо всякого мотива:
Может, там, за седьмым перевалом,
Вспыхнет свежий, как ветра глоток…
Он орал еще какую-то беспросветную чушь, но ее не было слышно.
Первая ответная очередь ударила его в грудь. Он запнулся и снова пошел вперед. Патроны у него быстро кончились, но он продолжал двигаться, не переставая щелкать бесполезным пистолетом.
Возле машин зажегся небольшой фонарик и красная точка рядом с ним, слабый луч светил в темноту, пытаясь выхватить приближающегося террориста. Похоже, с группой захвата приехали репортеры, с радостью ухватившиеся за сенсацию. Судя по тому, что фонарь стоял неподвижно, камеру поставили на капот машины. Журналисты не хотели подставляться под пули. Милиция своих ручных фонарей не зажигала – то ли не взяли с собой, то ли в переполохе забыли о них. Вообще, было похоже, что они не ожидали вооруженного сопротивления и толком не подготовились к такому обороту событий.
Следующая очередь задела ногу Ивана, он упал на одно колено, с трудом встал и, загребая раненой ногой листья, снова двинулся вперед, выставив перед собой пустое оружие. Очки его упали, он видел только бесформенные яркие пятна, бегающие в глазах после взрыва, да злые колючие вспышки выстрелов, ядовито сплевывающих его смерть.
Третья очередь прошила голову, разворотив костлявый лоб и глаза. Его бросило на спину, и над парком повисла мгновенная тишина, лишь отчетливо были слышны холостые щелчки пистолета, который продолжала сжимать дергающаяся в последних судорогах рука Ивана.
– Всем встать, руки за голову! Быстро! Встать! – заорал пришедший в себя мегафон.
Истомин, всхлипывая, завозился рядом, лежа на боку и повернувшись спиной к Белке и Сатиру. Послышался треск расстегиваемой молнии на куртке, потом хлюпанье, и запахло бензином. Не глядя на друзей, он быстро заговорил, размазывая по лицу черную в темноте кровь из разбитой головы, чтобы не заливала глаза:
– Когда я пойду, не смотрите на меня. Уткнитесь в землю и не смотрите, как бы я ни кричал. А как только услышите хлопок, вставайте и, не глядя на меня, бегите к забору. Перелезьте через него. Я там приготовил доску, пошарите – найдете. Приставьте и бегите. Обо мне не думайте, мне уже все равно…
Он замолчал на секунду.
– Я не хотел, чтобы вот так всё…
Потом поднял над головой руки и пошел вперед:
– Не стреляйте, сдаемся!
Он шагал медленно, никуда не торопясь, едва различимый за дождем.
Свет фонаря камеры не доставал до него. Обошел стороной мертвое тело
Ивана. В его безжизненных глазницах кровь уже мешалась с водой.
Приблизился к лежащему лицом вниз памятнику, которому взрывом оторвало ногу, открыв пустоту внутри. Воспользовавшись тем, что луч камеры был направлен в другую сторону, никем не видимый, Истомин снял куртку. Оказалось, что он весь обвязан небольшими цилиндрами с фитилями. Пошарив по карманам, снова поднял руки над головой.
– Подойти ближе, чтобы вас было видно! – проорал истерящий мегафон.
Истомин шел, приближаясь к освещенной территории. Вдруг над головой его зажглась маленькая яркая точка. Погорела не более секунды и скользнула вниз, на одежду, как падающая звезда за пазуху счастливцу. Истомин вспыхнул факелом – все на нем было пропитано бензином. Раздался крик, резкий и безнадежный, – так кричат только один раз в жизни, когда не остается надежд на спасение. Пылающая фигура в лохмотьях пламени заметалась по площадке перед постаментом с поверженным памятником, ни на секунду не переставая рвать своим воплем перепонки. Что-то на нем хлопнуло, и все вокруг на секунду озарилось нестерпимо белым, ослепляющим светом. Стрелки у машин схватились за глаза, со стонами согнулись пополам, присев на мокрые плиты.