Поднимается ветер…
Шрифт:
— Подкупил охрану? — предположил Фиор.
— Если бы! Охранников только что наизнанку не вывернули. Нет. Они заснули на посту. И весь замок заснул. Проснулись только к полудню. Ни проповедника, ни лошади. У одного из солдат пропали сапоги. Он к утру ноги обморозил — ампутировать пришлось. Сапоги меня и убедили. Ну нет таких дураков, чтоб половину суток проспать с босыми ногами в снегу. Так эта тварь, я про «заветника», вернулась в деревню, где его арестовали, там убила крестьянина и удрала. Пока в замке проснулись, пока обнаружили пропажу… Следы замело. Думали, он отправится на лошади на юг, по тракту. А он сделал крюк и уже пешком пошел к Убли. Конечно, его потеряли.
— За что крестьянина?
— Это он приставу сообщил, что «заветник» явился. Мы деревенских перетрясли, как ревнивая жена кошелек мужа. Говорят, в прошлом году приходил то ли этот, то ли другой. Прочитал проповедь, всех напугал, заставил участвовать в обряде. Черную курицу они зарезали ночью, — Рене коротко и зло засмеялся. — Теперь вот пришел опять — ну а они и рады стараться, приняли, послушали…
— Удивительно, — сказал Ларэ. — Они так никогда не действовали. Проповедники долго живут, присматриваются, ищут тех, кого можно обратить в свою ересь. Действуют тайно и не торопятся. Открыться целой деревне?..
— Обнаглели, — вздохнул Рене. — И оживились. Раньше по десять лет слышно про них не было, а теперь за девятину — двое. Странно это.
— Странно и то, что случилось в замке Лиго. Даже если подсыпать сонное средство в колодец…
— Нет. Там заснули и собаки, и младенцы, и вообще все. Вот просто взяли и заснули. — Рене развел руками. — Колдовство?
— Я не верю в колдовство, — продолжая старый спор, угрюмо сказал Эмиль. — Я никогда не видел колдуна, который не был бы шарлатаном или фокусником.
— Значит, это были фокусы? А может, это и вовсе бродячие жоглары, а не «заветники»? Да?
— Не ссорьтесь, господа! — вскинул руки Фиор. — Если бы адепты веры истинного завета не знали нечто особенное, то ими занимался бы королевский суд, а не церковные ордена. О том, что Противостоящий дарует им некую силу, говорят все книги. Это не то колдовство, о котором судачат на базарах. Не приворотные зелья и не заклятье для наведения чирьев на соперницу. Нет.
— Фьоре, и ты туда же, — вздохнул Эмиль. В темно-синем траурном кафтане он казался бледным и нездоровым. — Ты сам смеялся над пророчествами и предсказаниями…
— Это сила другого рода, — терпеливо продолжил Фиор. — Они действительно умеют делать некоторые странные вещи. Отводить глаза преследователям, усмирять хищников — это многократно задокументировано. Особенно последнее. В Тамере любили подобные забавы.
— Получается, придется звать Бдящих? — поморщился Рене.
— А этого до сих пор не сделали?!
— Мы их тут… недолюбливаем. В Убли они сидят, по королевскому указу, но не слишком высовываются. Ларэ удивился. Бдящих братьев, знающихся со всякой пакостью наподобие «заветников» и умеющих отличать истинное чернокнижие от шарлатанства, конечно, не слишком-то любили во всей стране. Многие из них, по крайней мере, те, которых видел Фиор, выглядели весьма неприятными людьми. Больше похожие на снулых рыб, чем на живых людей, монахи в ярко-красных балахонах не казались теми, кого пожелаешь себе в друзья. Но кому они хоть раз сделали что-то дурное? Накладывали очищение на бабок-ведуний, наживавшихся на чужой глупости, припугивали безграмотных гадальщиков и самозваных пророков — вот и все. Тамерский орден с тем же названием сжигал обвиненных в колдовстве на кострах, но в Собране подобного никогда не случалось.
— Но ведь… — запоздало сообразил Фиор, — это дело не Бдящих братьев, а Блюдущих чистоту?
— Еще лучше…
— Эти-то чем нехороши? — опешил Ларэ. — Господа, вы впали в ересь всем герцогством, а меня забыли предупредить? Рене расхохотался, плюхнулся в кресло и продолжил смеяться, утирая с глаз выступившие слезы. Эмиль тоже улыбнулся, но как-то вяло. После смерти отца он ходил словно в воду опущенный. Редко смеялся, гораздо чаще злился и рычал на окружающих. Владетелю Далорну не было еще и пятидесяти, он рано женился и рано обзавелся потомством. Неожиданная, слишком ранняя смерть — большой удар для сына, тем более, что три года назад Эмиль потерял мать при кораблекрушении.
— Да, мы страшные еретики, — сквозь смех выговорил Рене. — Не любим эти кислые рожи… Наш герцог и господин говорит, что при виде Блюдущего брата у него начинаются боли в животе, а при слове «чистота» — колики. Разве можем мы так оскорблять своего сюзерена?
— Это, конечно, серьезный повод, — Фиор улыбнулся. — Но я боюсь, что без их участия это дело не решить. Они тоже обладают особенной силой, но она от Сотворивших.
— Да знаем мы, — махнул рукой Рене. — Просто с ними только свяжись — возьмут дело в свои руки и даже доложить не удосужатся. Сами себе господа. Так что скажешь, Фьоре — не разберемся без монахов?
— Нет.
— Ясно. С утра отправлю курьера с письмом. А пока пойдем обедать.
— Рене, с твоего позволения, я бы отобедал у себя.
— Я тоже, — кивнул Эмиль.
— Послала Мать родственников! Один все по библиотекам шарахается, скоро хвост как у крысы отрастет, другой киснет…
— Я соблюдаю траур, — ощерился Эмиль, — и если тебе это кажется смешным, то я могу уехать сегодня же! Ты сам меня пригласил!
— Господа! — возмутился Фиор. Он с детства терпеть не мог, когда вокруг ссорились. — Ну что вы в самом деле… Эмиль, Рене не хотел тебя задеть.
— Действительно, не хотел. Эмиль, прости, — Рене подошел к Далорну и опустил ему руку на плечо. — Я был не прав.
— Забудем, — мрачно буркнул Далорн. — Может быть, втроем пообедаем? Хоть без прекрасных дам…
— Эмиль пользуется успехом у наших девушек, — с улыбкой объяснил Рене. — Увы, это не взаимно. Ты еще не надумал жениться? У нас пять невест, выбирай любую!
— Если постоянно жениться на двоюродных и троюродных сестрах, можно и выродиться…
— Например, как я? — подбоченился красавец Рене. — Крив, горбат и слабоумен, где второго такого урода найдешь? Жена каждую ночь из постели гонит… Рене Алларэ считался официальным наследником герцога и управлял всеми владениями рода. Женат он был на рыжей хохотушке из Къелы, и, когда на Рене с супругой находил стих, ужин или завтрак превращались в настоящее представление. Оба обожали дурачиться и дразнить друг друга, а заодно и всех присутствующих. Черноволосый наследник был ровесником Фиора, но у него уже имелось трое детей. Старший пошел в мать цветом волос, и Рене дразнили, что он портит породу. Двое младших удались в традициях рода: золотоволосыми и зеленоглазыми. Мио и Реми предпочитали жить в Собре, а прочие Алларэ любили родной замок и редко приезжали в столицу. Здесь умели жить каждым днем, досыта и допьяна, так, что ночью Фиор валился в постель без ног — ему постоянно что-то показывали, таскали то на ярмарку, то на охоту, то в море, заставляли танцевать, — а утром с удовольствием вспоминал прожитый день. Тем не менее, уже на вторую седмицу он начал уставать от бешеного ритма, — а Алларэ жили так от первого до последнего вздоха.
За обедом Рене пожаловался на очередную беду: невозможное количество беженцев из-за Эллау.
— Кажется, все три земли решили переселиться к нам и в Эллону. В полном составе. Те, что не пошли в партизаны. Особенно из Саура.
— Там лютует маршал Алессандр?
— Маршала, кажется, укусила бешеная собака, — пожал плечами Рене. — Я говорил с беженцами. Даже если поделить рассказы на десять, получается что-то невероятное. Ему показалось мало того, что натворили король и племянник. Беженцы говорят о том, что он осаждает поочередно все замки и уничтожает их. Жителей отпускают с тем, что они могут унести на себе. Маршал прекратил мародерство и разбой, которые творились при Рикарде, но стало только хуже. Тогда крестьянкам задирали юбки и уводили скот, теперь деревни сжигают, заподозренных в укрывательстве бунтовщиков вешают… и это куда страшнее, чем раньше. Рикард тоже многих перевешал, но к зиме он наигрался. Алессандр же решил опустошить Саур.