Поднимается ветер…
Шрифт:
— Умру? — задумчиво переспросил Араон. Сидеть за столом, словно все в порядке, было тяжело, но юноша очень старался. — От восторга? Ты думаешь, меня радует, что тебя наказывают?
— Да, — кивнул брат. — Теперь уверен. Я много всякого услышал…
— О чем?
— О твоих успехах и о своем неподобающем поведении.
— А-а, — покачал головой Араон. — Когда все было наоборот, тебе нравилось, да?
— Нет! — выкрикнул растрепанный мальчишка. — Я тебе всегда помогал! Никогда не ябедничал, подсказывал… а ты!..
— А что я? — принц больше думал о камердинере, приложившем ухо к замочной скважине и о том, что надо говорить для него, чем об возмущенно вопящем Элграсе. Брат, конечно, говорил правду — ну и что?
— Ваза. Ваза с тюльпанами… Араон прищурился. Значит, епископ все же проговорился. Да, не стоило рассказывать ему, кто подлил в воду какую-то вонючую жидкость из химической лаборатории. Цветы спокойно простояли ночь, а к утру по покоям епископа разлилась нестерпимая вонь. Принц видел, как брат это делал, и когда Лонгин его спросил — честно ответил.
— При чем тут я? Тебя просто вычислили с твоей лабораторией. Я предупреждал, что так и будет.
— Ага, — кивнул Элграс. — Очень убедительно. Особенно, учитывая, что отец сказал о твоем благоразумии.
— И… что он сказал?
— Что лишь благодаря твоему благоразумию никто не пострадал. Дескать, ты предотвратил отравление епископа и его слуг. Будто это был яд… Наверное, ты и это сказал, да?
— Про яд я ничего не говорил… — ляпнул Араон.
— Отец тоже про яд ничего не говорил! — еще раз оскалился брат. — А вот ты попался.
— Ну ты и дрянь, братец! — не выдержал юноша. Поймал, да как ловко — вот же хитрый мерзавец!
— Я?! Я на тебя хоть раз жаловался? Особенно епископу?! — Элграс вскинул сжатые кулаки. — Если ты еще раз…
— Если ты меня хоть пальцем тронешь, то окажешься в тюрьме, — пообещал Араон, на всякий случай оглядываясь по сторонам. Попробует драться — получит подсвечником по голове. Камердинер подтвердит, кто именно начал ссору.
— Ссылку мне уже пообещали, — кивнул Элграс, делая шаг вперед. — Ничего, переживу. А вот ты, вороний подкидыш, свое получишь…
— Сейчас я позову стражу и скажу, что ты собирался меня убить, — шепотом сказал Араон. — Угадай, кому поверят?
— Я не собираюсь, а убью! — еще раз крикнул брат. Отлично, замечательно. Пусть начинает драться. Кулаками не убьет, а наболтал он уже достаточно.
— Ты давно обещаешь, да все никак, — опять вполголоса сказал Араон. — Болтун ты, братец… Болтун и трус.
— Я?! Ну, все!..
— Так-так-так, — прозвучал донельзя знакомый голос. — Просто великолепно! Герцог Гоэллон! Принесли же его демоны вот ровно сейчас! Элграс уже стоял перед самым столом и собирался ударить Араона в лицо. Может быть, именно поэтому юноша, поглощенный ссорой, и не заметил, как отворилась дверь. Младший брат вздрогнул и отшатнулся, словно получил подзатыльник. В дверном проеме, положив руку на косяк, стоял Гоэллон. Он улыбался, но улыбка эта не предвещала ничего хорошего. Кому? Как давно он вошел и что успел услышать? Если только последние фразы, то все в порядке: пусть забирает своего любимчика и радуется, что тот не успел ничего натворить…
— Ваше высочество Араон, должен вас поздравить. Вы в совершенстве овладели искусством провокации. Так удачно воспользоваться ситуацией, так тонко построить разговор — мои аплодисменты, — Гоэллон вяло похлопал в ладоши. — Ценное качество для будущего короля. Элграс, вы не поняли, что происходит?
— Э-ээ…
— Вы обратили внимание на то, что ваш брат говорит тихо? Наверное, нет, а то не стали бы выкрикивать свои угрозы. Принц Араон рассчитывал на то, что камердинер подслушивает разговор. Так, собственно, и было. Теперь представьте, как это слышалось из-за двери. Вы кричите, обещаете убить брата… а того, что он вас откровенно провоцирует, называя болтуном и трусом, камердинеру не слышно.
Араон покраснел и уставился в стол. Проклятый заговорщик! Как вовремя он явился! Да еще и разбирает по косточкам всю нехитрую интригу Араона. Не войди герцог в комнату, так все и случилось бы. Недаром Гоэллона прозвали Пауком: столь же хитроумен, коварен и ядовит. С ним не потягаешься. Откуда он знает, что хотел сделать принц? Наверняка сам делал то же самое. Ну да, он же избавился от старшего брата…
— Ну, Араон… — шумно выдохнул Элграс. — Ну ты и змея… Старший молчал, вцепившись обеими руками в столешницу. Интересно, теперь герцог расскажет все отцу или не станет? Если Паук сообразит, что происходит между принцами уже не первую седмицу, то все старания Араона пойдут прахом, а отец… трудно представить, что может прийти ему в голову. Он ненавидит лицемерие и притворство.
— Не змея, — лениво улыбнулся двоюродный дядя, проходя к столу, за которым сидел юноша. — Так, мелкий змееныш. Правда, ваше высочество? Укусить вам хочется, да только не знаете как…
Да как он смеет!.. Дрянь, заговорщик, отравитель и братоубийца смеет упрекать Араона?! Принц вскочил.
— Вы забываетесь! Жду ваших извинений, герцог!
— Из-ви-не-ний? — издевательски выговорил Гоэллон. — Араон, вы, должно быть, больны. Подойдите, я проверю, нет ли у вас жара?
Красные, синие, зеленые пятна перед глазами… Кровь нестерпимо громко стучит в ушах… Этот человек… этот человек в сером кафтане, вошедший в комнату без спроса… Как он смеет? Стены угрожающе накренились, словно собрались рухнуть.
— Убили своего брата, а теперь учите Элграса… Араон даже не сразу понял, почему летит к окну, сшибая стул. Он больно ударился бедрами о подоконник и только потом ощутил, что левая щека онемела. Гоэллон отвесил ему пощечину.
— Вы посмели поднять на меня руку?..
— Вы посмели открыть на меня рот, — рявкнул Гоэллон. — Имейте в виду, что я узнаю, кто рассказывает вам сплетни подобного рода. Попрощайтесь с ним заранее, ваше высочество. Идемте, Элграс, оставьте этого… Дверь закрылась. Араон вцепился в подоконник. Проклятье! Все надо было сделать иначе. Помириться с братом, попросить прощения, что-нибудь выдумать… А теперь оба будут настороже. Змееныш? Ну, погодите, господа. Змеи растут быстро. Несколько девятин — и будет вам взрослая змея!..
Занятия, занятия — но от обязанностей разбирать почту, писать письма и раскладывать по местам книги и свитки в библиотеке Саннио никто не освобождал. Почта приходила почти каждый день — по десятку писем, иногда и по полтора. В основном, то, что герцог называл «птичьи трели»: короткие послания и длинные опусы от дальних родственников, приятелей и случайных знакомых. Еще доклады от управляющих поместьями и замками, которые Гоэллон просматривал в свободное время. И не так уж и часто — официальные письма. Из дворцовой канцелярии, из казначейства, из министерств; порой даже от Его Величества. Герцог велел Саннио просматривать каждое письмо и пересказывать содержание. За пару седмиц секретарь привык выделять основное в письме любой длины, и на разбор у него уходило не более половины часа. В первый раз Саннио удивился, но Гоэллон только усмехнулся и коротко объяснил: «О важном не пишут открыто. Если же в письме содержится некий шифр, вы его не поймете». Юноша, обнаруживший, что невзначай повышен из секретарей в личные помощники, безмерно удивился. Его учили совершенно иному — что опытный прознатчик сумеет вычислить истинную суть письма, узнав о содержимом нескольких схожих посланий; что единственное спасение — незнание; что он не должен даже краем глаза касаться личной почты господина, потому что даже забытое можно вытянуть из памяти не пыткой, так особыми приемами. Но — спорить с Гоэллоном мог только сумасшедший. Этим в доме герцога не занимался никто, даже ученики, которые в последнее время загадочным образом притихли и еще более непонятным манером принялись взрослеть на глазах. Менялось все — манера говорить, выражения лиц, форма и суть разговоров. Может быть, все дело было в вечерних беседах с Гоэллоном, но при них Саннио не присутствовал. Он перестал понимать, кем является и что ждет его в будущем. Господин сказал, что Саннио негодный секретарь и начал учить его на предсказателя — почти как троицу северян, но вот разговоров наедине он был лишен. Что в результате? Не секретарь, не предсказатель — но кто? Что будет весной, когда герцог закончит с обучением веселой троицы?