Поднимите мне веки
Шрифт:
Но молчание становилось неприлично долгим, поэтому я счел нужным поторопить Дмитрия, а заодно и еще больше запутать ситуацию:
– И помни, что я не желаю, дабы людишки ведали обо мне неположенное им раньше времени, кое еще не пришло, а посему предупреждаю: достаточно тебе произнести вслух хоть слово о том, кто сидит в этом теле, и тогда…
Блин, погорячился!
Кара должна быть немедленной и ужасной, а что я могу? Да и выражение «тот, кто сидит в этом теле» тоже звучало как-то несерьезно. Почему-то в голове всплыл Крошка Енот и «тот, который сидит в пруду».
Хорошо хоть, что Дмитрий не видел этого детского мультика.
Но слово – не воробей, поэтому поправляться я не стал, зато касаемо наказания отыскался относительно приемлемый выход:
– Ты тут поначалу спутал мою кару, решив, что я лишил тебя возможности стать отцом. Что ж, если оно так тебя пугает, то пусть и станет твоим следующим наказанием, только в отличие от этого, кое наложено сейчас, уже навсегда.
Вот так. Это проверить он сможет минимум через девять месяцев. Заодно и намекнул, что теперешняя ситуация поправима, и Дмитрий этот намек тут же понял, иначе бы не встрепенулся.
Очень хорошо. Во взгляде надежда, а в глазах даже не просьба – щенячья мольба. И тихий голос робко осведомился:
– Стало быть, ныне…
– Это мною еще не решено, – с величественным видом отрезал я. – Вообще-то звезды, что помогают творить, не твои послушные холопы, и мне не хотелось бы лишний раз обременять их просьбой выстроиться на ночном небосводе так, как должно. Да и тебя надлежит наказать на упрямство и тупость.
– Я осознал, – послышалось в ответ.
– Ты должен был осознать давным-давно, – сердито отрубил я. – Ведь тебе и до того уже несколько раз намекали, но ты так ничего и не понял. Умный человек проникся бы уже тогда, когда я восстановил твою грамоту, составленную для Федора Годунова, хотя она и впрямь сгорела на твоих глазах. Да и потом тоже было изрядно такого, что тяжелее не догадаться, но ты, государь, как мне видится, – я иронично усмехнулся, – не ищешь легких путей…
– Теперь я все понял, – смиренно ответил Дмитрий.
– Ложь! – безапелляционно заявил я. – Если ты и понял, то разве лишь сотую часть сказанного, не более. – И повелительно приказал: – Ну-ка, повтори, кто тот, что находится в этом человеческом теле? – И стукнул себя кулаком в грудь.
– Бог… Мом, – поколебавшись, неуверенно ляпнул он.
– Глупец! – вынес вердикт я и устало махнул рукой. – Впрочем, что с тебя взять, ведь…
– Неужто… – медленно начал было он, но я остановил его:
– Довольно! Это тоже неверный ответ, но он ближе к истине, которая хоть и проста, но тебе не по зубам…
Я говорил и лихорадочно прикидывал, как покрасивее закончить игру, но в то же время так, чтобы изменения в поведении Дмитрия по отношению ко мне не бросались в глаза окружающим, а то решат, чего доброго, что я его околдовал со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Они-то не знают, что я то ли бог, то ли дьявол, потому сразу потащат на костер.
Но и тут мне удалось отыскать лазейку.
– Далее веди себя с ним, – я вновь презрительно посмотрел на себя, – так, как вел прежде. Однако накрепко запомни, что между покорством и желанием узнать, до чего может дойти твоя наглость, если тебе во всем потакать, огромная разница. Один раз ты уже переполнил чашу моего терпения, но в другой раз не советую уповать на мою доброту, поскольку помимо детородных сил могу отнять у тебя и прочие.
– Прочие?
– Наслать на тебя телесную немочь, – пояснил я. – А вдобавок лишить тебя и умственных сил. – Но тут же поправился: – Хотя нет. Их отнимать ни к чему, иначе ты не осознаешь всей глубины постигшей тебя беды. Куда тяжелее, когда человечишка…
И принялся со смаком расписывать, с чего начинается паралич, как станут постепенно отмирать его конечности и так далее. Подробное описание положения полностью неподвижного человека, которому оставлены только слух и зрение, он не дослушал даже до середины, заорав как недорезанный, чтобы я перестал.
Я недоуменно изогнул правую бровь, уставившись на Дмитрия, словно говоря: «Как?! Ты опять за свое?!», и тот незамедлительно стушевался. Более того, он даже… попросил прощения за чрезмерную горячность.
Не впрямую, конечно, а пробормотав нечто невразумительное и добавив:
– Ни к чему эдак-то. Вона каких страстей мне тут нагнал.
Правда, почти сразу начал намекать на то, как бы ему побыстрее восстановить мужскую силу.
Я снисходительно заявил, что если он исправит свое поведение, то, может быть, эдак седмицы через две, когда доберусь до нужного места, то верну все сполна, но уточнил:
– Запомни, что это мое последнее предупреждение. Если ты и далее станешь творить пакости, возврата не будет. А о Ксении Борисовне забудь напрочь и не смей ее принуждать к чему– либо. Коли дал свободный выбор, стало быть, все! И нечего тут на попятную! А сейчас я вновь ухожу в глубь него, ибо более не желаю с тобой разговаривать, ничтожный навозный червяк…
Отшатнувшись от Дмитрия, я со стоном ухватился за голову обеими руками и упал, изображая корчи от боли и старательно откашливаясь – теперь мне хрипота ни к чему.
Лежал недолго. И пол холодный, и вообще перебор столь же нехорош, как и недобор, так что спустя минуту я сел и ошалело уставился на «красное солнышко».
– Прости, государь, – морщась и потирая виски, произнес я. – Морок какой-то нашел. Никогда такого со мной раньше не было, чтоб сознание терять, а тут… Что-то черное нашло, задавило и куда-то унесло…
Дмитрий молчал. Вот свинья! Хоть бы спросил, что со мной.
Впрочем, оно и к лучшему, поскольку, куда меня унесло и зачем, еще не придумалось, потому пришлось скомкать подробности, сразу перейдя к итогу:
– Ох, как голова трещит. – И с подозрением: – Ты что, ударил меня?
Он покачал головой, по-прежнему не говоря ни слова.
Да что ж ты молчишь-то, окаянный?! Понимаю, я не великий артист, но выдай хоть что-то, дабы я мог примерно сообразить, насколько эффективной оказалась моя игра.