Подонок. Я тебе объявляю войну!
Шрифт:
Они о чем-то тихо говорят, потом хлопает входная дверь. Она ушла. Одной проблемой меньше. Так, теперь надо сообразить, что мне сказать Смолину, когда он сюда войдет? Где я? Как тут оказалась? И где мои вещи? Не говорить же, что я подслушивала их разговор…
Слышу — идет. Приближается. Останавливается рядом с кроватью. А я, вместо того чтобы изобразить пробуждение, почему-то наоборот замираю, не дышу, лишь подглядываю из-под ресниц.
Ну что он стоит надо мной? Зачем опять смотрит? Я так не могу… не могу больше. Ресницы начинают непроизвольно
Я невольно ахаю и распахиваю глаза. Какого черта он уселся на меня? Какого черта меня разглядывает? Сначала смотрит прямо в глаза, так что у меня сердце, ухнув, куда-то проваливается, а потом начинает стремительно разгоняться. Взгляд его, горящий, даже какой-то горячечный, прожигает насквозь. И это мгновение растягивается до бесконечности.
А затем Смолин сглатывает и опускает взгляд ниже, прямо на грудь, которая от волнения вздымается в такт учащенному дыханию. Вспыхнув, я пытаюсь прикрыться руками. И только тут замечаю в его руке телефон.
Я не успеваю даже дернуться или вскрикнуть, как Смолин делает снимок.
— Ты чего? Ты что творишь? — выдыхаю я.
Он отвечает не сразу. Даже не отвечает, а просто разворачивает экран своего айфона ко мне, прямо к лицу. Фото ужасное! Глаза ошалевшие. Волосы разметаны по подушке. Но черт с ними с волосами. Всё остальное — просто катастрофа. Боже, лучше бы я не прикрывалась. Так кажется, что на мне вообще ничего нет, даже топа из-за скрещенных рук не видно.
Лицо густо заливает жар.
— Зачем ты это сделал? — облизнув пересохшие губы, потрясенно спрашиваю я. — Ты спятил? Удали сейчас же!
Смолин переводит взгляд на мои губы и снова сглатывает.
— Удалю, — отвечает он глухо, с хрипотцой. — Как только ты свалишь из нашей гимназии.
— А если не свалю? Сохранишь себе на память?
Мой язвительный тон будто его тотчас отрезвляет. Нет, в глазах еще все тот же лихорадочный блеск, но взгляд уже не плывет, а становится острым и злым.
— Да нахрен ты мне сдалась, — отвечает он. — Нет. Выложу в сеть. В группу твоей бывшей школы.
Вот подонок!
Даже думать тошно, что будет, если псих так и сделает. Наши этого просто не поймут. Девчонки еще ладно, посплетничают, но делать из этого драму и плеваться не станут, а вот парни… У них свои понятия, и такое они не уважают, мягко говоря. Даже очень мягко.
А Дэн! Его же вообще разорвет. Как всё это объяснить ему? Да он и слушать ничего не станет. Он и так уже накрутил себя до предела. А тут еще публично… Для Дэна это будет двойной удар. Он до сих пор не успокоился из-за того, что псих меня подвез «при пацанах». А здесь момент в сто раз хлеще. Ой, да такой позор он не вынесет просто.
Но самое ужасное даже не это… В группе нашей школы сидят ведь и учителя, мамины бывшие коллеги, подруги. И тут уже будет не просто стыдно, а… уф, даже думать не хочу!
Все эти жуткие мысли вихрем проносятся в голове буквально за пару секунд, и всё внутри тут же начинает в панике дрожать. Но вида я не подаю. Глядя на психа с вызовом, запальчиво говорю:
— Ну и выкладывай. Мне плевать. И вообще слезь с меня!
Смолин на миг зависает, вскидывает брови в изумлении и в первый миг кажется растерянным. Он явно не ожидал такой реакции. Мне даже было бы смешно, если бы не страх…
Но затем он пожимает плечами:
— Как скажешь. Тогда прямо сейчас и выложу…
Он садится на край кровати, на собственную ногу, согнув ее в колене. Я же, натянув одеяло обратно до подбородка, напряженно слежу за ним. А этот гад с кривой самодовольной улыбкой водит пальцем по экрану айфона, открывает там какие-то окна, куда-то нажимает.
Неужели правда выложит? И я не выдерживаю. Рывком подскакиваю и пытаюсь отобрать у него телефон.
Мне это даже почти удается, но Смолин перехватывает мою руку и крепко сжимает запястье. Я в отчаянии стараюсь дотянуться второй рукой, но он и ее ловит. Несколько секунд длится эта борьба, пока я не оказываюсь будто в тисках прижата к нему. Позорно и глупо. Мы оба дышим тяжело, шумно, прерывисто и оба испепеляем друг друга взглядом.
— Подонок, — шиплю я. — Отпусти! Что я тебе сделала?
— Да что ты мне можешь сделать? — усмехается он снисходительно и выпускает меня. Поднимает с пола свой проклятый айфон, сует в задний карман джинсовых шорт и отходит в другой конец комнаты.
— Тогда какого черта ты творишь?!
— Я уже сказал. Свали из гимназии туда, откуда пришла. И я удалю фотку, — отвечает он, не оборачиваясь. Сам роется в шкафу, что-то там ищет. — Тебе же лучше будет.
— Откуда тебе знать, что для меня лучше? И почему я должна уходить? Мне, может, не хочется. Мне, может, очень понравилось в вашей распрекрасной гимназии.
— Это уже твои проблемы. И их будет гораздо больше, если не уйдешь. Это не угроза, а просто факт.
— Почему я должна уходить? — повторяю свой вопрос. — Только потому что ты так решил?
— Ты ведь, вроде, не дура. В математике вон рубишь, а простых вещей не догоняешь. Ты пролезла туда, где тебя не ждали и не хотели, где ты не нужна и никому не нравишься. Это все равно что вломиться в чужой дом и заявить, что будешь теперь там жить. Но это не твой дом. И из наших никто не будет с тобой даже общаться, потому что ты…
Он замолкает на полуслове.
— Второй сорт?
Смолин снова подходит к кровати, только теперь у него в руках стопка с одеждой. Голубые джинсы, белая футболка, серая толстовка. Всё это он небрежным жестом кидает на кровать.
— Видишь, ты и сама, оказывается, всё понимаешь. Одевайся.
Пропускаю мимо ушей очередное его оскорбление.
— Что это? А где моя одежда?
— Считай, что это твоя одежда, — кивает он на свои вещи. — Не нравится? Можешь идти как есть.
И Смолин выходит из комнаты.