Подонок. Я тебе объявляю войну!
Шрифт:
— Да, всё у нее хорошо. Мам, я поеду, поздно уже.
— Я провожу!
Мать накидывает какой-то куцый плащ.
— Ну ты куда так? Там холодно… Я ж тебе привез Сонькино пальто. Надень его, оно теплое. Или опять кому-то отдала?
— Не сердись, Стас. Женщине одной отдала… ей нужнее… У нее дом сгорел, представляешь? Всего лишилась! Мы все ей… кто чем мог…
— А сама что, мерзнуть теперь будешь? — бурчу я. — Сказала бы хоть, я бы что-нибудь еще привез. И почему у тебя вечно телефон выключен?
— Да
Она всегда это повторяет.
— Угу, — обещаю я и целую на прощанье в мокрую щеку. Все-таки плачет…
Домой приезжаю сильно за полночь. Злой, вымотанный, уделанный в грязи с головы до ног. Потому что на выезде из поселка все-таки застрял в луже, размером чуть не с озеро. И два с лишним часа барахтался, пока выбрался, и то какие-то мужики помогли.
Наутро вообще не хочу шевелиться, даже глаза открывать не хочу, не то что идти на занятия. Но с прогулами у нас строго. Пропустить один день — еще куда ни шло, а два подряд — можно нарваться на беседу с директором, который непременно потом доложит отцу.
Мы с Сонькой приходим в класс чуть ли не самые первые. Потом потихоньку подтягиваются наши: Яна с Аллой, Влад, мудила Шаманский.
Меня так плющит после вчерашней поездки, что я на него даже не реагирую. Сижу за партой полуживой, точнее — лежу.
Влад меня дергает:
— Стас, покажи фотку Швабры?
— Отвали, — сонно мычу в ответ. Глаза аж слипаются.
Вполуха слышу, как Сонька нарочито громко смеется с девчонками. Она всегда теперь так при Шаманском. Хочет показать, что ей и без него отлично. Не понимает, глупенькая, что со стороны всё видно.
Ненавижу Шаманского, вспыхивает злая мысль. Мало он, сука, получил.
И тут дверь открывается, и в класс заходит… Гордеева. И сразу с порога стреляет взглядом в меня, типа: ну вот я, и что ты мне сделаешь?
У меня сразу же сна ни в одном глазу. Только сердце дергается.
Какого черта она явилась?
Наши тоже тотчас все смолкают и замирают, глядя на нее. В классе повисает гробовая тишина.
Одна Сонька оборачивается на меня в полной растерянности.
А эта не проходит к своему столу, а почему-то останавливается у учительского, к нам лицом. Несколько секунд длится эта странная сцена. Но затем наши потихоньку отмирают, начинают шептаться, посмеиваться.
— Сегодня у нас урок будет вести Швабра? — спрашивает Яна.
— Эй, Швабра, — выкрикивает Влад, — покажи с****, а мы заценим.
По классу прокатываются смешки. Заливистее всех смеется Сонька. Только мне не до смеха. Сердце как бешеное колотится у самого горла.
Еще и Гордеева эта смотрит только на меня, причем так, словно во лбу дыру прожечь решила. И не сводя с меня взгляда, отвечает ему:
—
Затем поворачивается к плазменной панели на стене над доской и зачем-то устанавливает связь со своим телефоном через блютуз. А спустя миг на экране появляется моя Сонька…
31. Женя
Всю дорогу до гимназии, еду и терзаюсь: запустить в классе видео или просто Смолину переслать, а там уж выдвинуть свои условия?
То мне кажется, что не стоит опускаться до их уровня, то — наоборот: только так с ними и надо!
Меня прямо разрывает изнутри от противоречий. Может, лучше и правда покажу только Стасу? Все-таки это очень личное… Ведь самой же будет стыдно. И мама бы сказала: «Будь выше этого, Женя…».
А с другой — как же я их всех ненавижу, я даже не знала, что могу так ненавидеть. Они ведь берегов совсем не видят, границы дозволенного для них просто не существуют. От безнаказанности совсем одурели.
А какие мерзости и пошлости они писали вчера в чате! Как досадовали, что им не удалось сотворить со мной на вечеринке весь тот ужас, от одной лишь мысли о котором у меня волосы дыбом становятся…
И Смолин, шантажист проклятый, которого я ошибочно считала единственным более-менее нормальным, ничуть не лучше на самом деле. Этот подонок не только подло меня сфоткал, так еще и сестре показал. А сейчас уже наверняка не только сестре, но и своим дружкам.
Вспоминаю, Сонькины унизительные слова из чата и это его, брошенное в спину «У тебя три дня…». И меня тут же заливает жгучим гневом.
Ну уж нет, договариваться с тем, кто наставил на тебя дуло — так себе стратегия. Пусть получат что заслужили! И не просто щелчок по носу, а удар под дых. Пусть знают, что я не шучу!
Накрутив себя до предела, как фурия взбегаю по лестнице, твердо чеканя шаг, прохожу фойе. В гардеробе натыкаюсь на тех самых десятиклассниц, которые отправили меня в мужской душ. Они стоят прямо у порога гардероба и загораживают всем проход. Но уйти не торопятся, лениво снимают с себя свои дорогие пальто, медленно разматывают шарфы, что-то обсуждают между собой, жеманно хихикают. Можно их обойти, как делают дети помладше, протискиваясь по бокам от них, но я иду прямо, напролом, врываюсь между ними так, что они неуклюже отскакивают в стороны.
— Эй! Ты совсем, что ли? — взвизгивает одна.
Я оглядываюсь и с вызовом, хотя больше с наездом, спрашиваю:
— Что?
И она тут же сдувается.
— Ничего, — тихо буркнув, отворачивается к своим подругам, и втроем они отходят подальше.
Сдаю куртку гардеробщице и, пока запал не истлел, устремляюсь в нашу аудиторию.
Первым у нас сегодня математика. И это хорошо, потому что Арсений Сергеевич никогда не приходит раньше звонка. Так что у меня есть три-четыре минуты.