Подонок. Я тебе объявляю войну!
Шрифт:
— Неля, что случилось? Говори! Не молчи, Неля!
Соседка, глядя на маму, глухо завыла, но потом все же смогла выдавить из себя несколько слов:
— Беда, Валюша, беда… Я там шла… Игорь там… он разбился…
Мама издала жуткий, сдавленный крик и, оттолкнув соседку, выбежала из квартиры, как была, в тапках, халате и фартуке. Я — за ней, только взяла ключи и дверь захлопнула. И уже во дворе со стороны дороги услышала истошный мамин крик: «Неееет!».
5. Женя Гордеева
После похорон Игоря мама слегла. Сначала —
После длительного больничного ей пришлось уйти на пенсию. Несколько месяцев она безвылазно сидела дома. Нам помогали — соседи, коллеги, друзья Игоря и даже родители ее выпускников.
Я и сама немного подрабатывала после уроков в доставке. Но мы все равно едва сводили концы с концами. Половина уходила на лекарства — ноотропы, антикоагулянты, статины, препараты от давления… Список был такой огромный, что я поначалу боялась забыть или напутать, когда какое давать.
А прошлой осенью к нам в гости пришли мамины бывшие ученики. Несколько человек из ее самого первого класса, в котором она вела сразу после института. Мама их так и звала всегда: «Мои первые ребята». Хотя этим ребятам было уже за тридцать.
Они пришли поздравить ее с Днем учителя. Принесли торт, цветы, конфеты. Я видела, что маме было неловко перед ними — они ведь помнили ее молодой, красивой и полной сил. А тут вдруг увидели перед собой рано постаревшую, измученную болезнью женщину. Особенно она стеснялась своей невнятной речи и поэтому все время молчала, лишь мне изредка подавала знаки, типа, предложи чай, принеси салфетки.
Им, конечно, тоже было не по себе. Я это видела. Слишком уж старательно они делали вид, что не замечают, как сильно она изменилась. Лишь один из них, холеный мужчина, полностью лысый, в явно дорогом костюме, не утруждал себя притворством. Ничего не говорил, но разглядывал нашу скромную обстановку с легкой брезгливостью, к чаю даже не притронулся и на маму взирал с выражением: «Боже, что с вами стало, Валентина Павловна…».
Это и был Марк Сергеевич Платонов.
Посидели они у нас совсем недолго, от силы полчаса, и быстренько сбежали. Однако через два дня этот самый Платонов снова к нам наведался.
Они разговаривали с мамой в большой комнате, за закрытой дверью, но я подслушивала. Точнее, он говорил, а мама лишь изредка подавала голос.
— Я, Валентина Павловна, работу вам хочу предложить. И не где-нибудь, а в нашей гимназии! — Последнюю фразу он так горделиво произнес, будто это Кремль, а не какая-то частная школа для богатеев. — Вы же знаете, ну, наверняка слышали, что к нам так просто не попасть. Да вообще почти невозможно попасть. Даже меня в свое время взяли нехотя. Притом что я блестяще закончил университет в Массачусетсе.
Вот хвастун, хмыкнула я про себя. Про Массачусетс он тоже произнес с большой гордостью и выждал небольшую паузу. Наверное, чтобы мама заценила. Потом продолжил:
— Ну и в Совете директоров гимназии был давний знакомый отца… помог немного… И то! Еле-еле взяли. Отбор строжайший. Потому что… ну, сами понимаете, кто у нас там учится…
— Спасибо, Марик, но я… я же не смогу, — медленно, с трудом проговорила мама. — Как я объяснять б-буду? Я так п-плохо г-говорю…
— А что там объяснять…? Ой, я не сказал сразу, и вы меня не так поняли. Я вас не преподавать приглашаю, конечно же. У нас появилась вакансия технического персонала. Ну, уборщицы, простыми словами.
— Уб… уборщицы?
— Я всё понимаю. Понимаю, что с вашим педагогическим талантом, с вашим опытом… это, скажем так… ну, не совсем ваше. Но, как я понял, преподавать вы уже не можете. Речь вот у вас… сами говорите… А пенсия наверняка гроши. И дочь ещё поднимать на ноги. Да и вообще, всё это предрассудки. Главное, вам ведь нужны деньги, так?
Я представляла, каково было в тот момент маме. Мне и самой не по себе сделалось.
— Валентина Павловна, давайте так, я вам просто скажу, сколько получает у нас технический персонал, а вы подумаете? Семьсот-восемьсот долларов в месяц в зависимости от нагрузки. Нагрузка у вас, конечно, будет минимальной, учитывая перенесенное заболевание. Но все равно, наверное, раза в два, а то и в три больше вашей пенсии. Ладно, пенсии… А в вашей школе сколько вам платили? А у нас и условия… нигде таких нет. И питание бесплатное, и полис ДМС. И транспорт у нас свой. Утром привозят, вечером увозят. И учеников мало, в каждом классе не больше десяти. Да и работа — ну что там? Совершенно простая. Это не как в обычной школе с ведрами и швабрами таскаться… У нас уборщицы с тележками, всё технологично, модно, удобно. Ой, простите, Валентина Павловна, мне уже ехать пора, опаздываю… Вот, оставлю вам наш буклет, посмотрите, полистайте, подумайте. А позже созвонимся, хорошо?
Я не слышала, что ответила мама, но Платонова ее ответ удовлетворил.
— Вот и ладненько. Тогда позвоню вам завтра-послезавтра. Между прочим, на эту вакансию очередь огромная, а я сразу о вас подумал…
Потом я, конечно, отговаривала маму. Ну какая ей работа? Пусть даже «совершенно простая», как сказал Платонов. Ей беречься надо, отдыхать.
Но она порой могла быть очень упрямой.
— Женя, нам очень нужны д-деньги, — говорила мама, нервничая.
— Я могу…
— Не можешь. Т-ты д-должна учиться.
Первое время после того, как мама устроилась в гимназию, она с воодушевлением рассказывала, до чего же там чудесно. Какие у них необыкновенные классы, какое суперсовременное оснащение, какое там вообще всё крутое.
— Вот бы ты там училась, — мечтательно вздыхала мама.
И вот сегодня я сижу в маминой палате, держу ее за руку и притворяюсь, будто ничего не знаю, пока она пытается сказать, что благодаря стараниям Марка Сергеевича меня берут в гимназию. Бесплатно. Этакий акт невиданной щедрости. Рядом с видом благодетеля стоит сам Платонов и кивает в такт ее словам. Он тоже не подозревает, что я вчера слышала всё.