Подонок. Я тебе объявляю войну!

Шолохова Елена

— Фигасе, бро! Это как-то вообще не айс. Где твоя мужская солидарность? Вдруг ты пацанчику жизнь сломал? — начинают глумиться наши.

Я, может, тоже от такого не в восторге, но со своим мнением не лезу.

— Да я не хотел… отказывался… Но…

Олег густо краснеет и замыкается.

Он и так типичный интроверт, ему в принципе с трудом дается общение. А наши его еще и троллят, бестолочи. Не со зла, просто почему-то не понимают, что Хоржан их подколки воспринимает болезненно. Раньше он вообще ни с кем не разговаривал. Максимум — здоровался кивком. И в глаза не

смотрел. А однажды, в восьмом классе, я случайно увидела, как его прессовали парни из десятого. Попросила вступиться за него Ваньку Дубова. Подтянулись и остальные наши мальчишки. После этого больше к Олегу не цеплялись. Ну а он, видать, расчувствовался и потихоньку начал с нами контактировать. Но ему все равно тяжело. Шуток он совсем не понимает. Принимает всё за чистую монету, но и сам всегда искренен.

— Продался, да, Икс? — с усмешкой хлопает его по плечу Шмелев. — За грязные бабки продал мужика…

— Смотри, Вадик, не подавись курочкой, купленной за грязные бабки, — поддеваю я Шмелева. — Лучше спасибо скажите человеку, моралисты.

— Да всё нормально, Икс, не грузись. Это мы прикалываемся, — сразу идет на попятную Шмелев. — А ты че, реально можешь взломать любой аккаунт?

— Не любой, — скупо отвечает Олег и встает. — Ладно. Мне пора.

— Да куда ты? Икс! Ты чего, обиделся?

— Мне тоже пора, — поднимаюсь я вслед за Хоржаном.

— Блин, да вы чего? — возмущаются наши. — Только пришли…

— Мне к маме надо. Увидимся. Пока-пока! — старательно улыбаюсь я. Бросаю напоследок взгляд на Дэна, но он на меня не смотрит. Сидит мрачный, не поднимая головы. Обижен. Я с ним потом поговорю. Наедине. И всё ему расскажу. Он, я уверена, поймет.

***

От мамы приезжаю вечером. Захожу в подъезд и, помешкав, иду сначала к Субботиным. Честно говоря, дома без мамы невыносимо. Пусто, тоскливо, горько. Натыкаюсь глазами на ее вещи и сразу плакать тянет. Мысли всякие плохие лезут в голову. И сами стены как будто давят со всех сторон.

Мне открывает мама Дениса, тетя Неля. Пытается затянуть меня на кухню покормить, но я всячески отнекиваюсь. Дэн же, гад такой, даже не выходит из своей комнаты, хотя слышит, что я пришла.

Что ж, я не гордая, сама к нему захожу.

Он даже не оборачивается. Сидит, застыв перед компьютером, напряженный и хмурый.

Я плюхаюсь в кресло у него за спиной. Забираюсь с ногами. Гипнотизирую его затылок. Он все равно молчит. Будто меня здесь и нет.

— Денис, к тебе, между прочим, девушка в гости пришла, — пытаюсь я разрядить обстановку.

Молчит.

— Ты даже не поздороваешься?

Молчит.

Вздохнув, поднимаюсь, подхожу к нему сзади, взъерошиваю короткие светлые волосы. Он дергается, как будто я его током ударила.

— Ладно. Не хочешь говорить — не будем. Сиди дуйся. Пойду тогда. Пока.

Дохожу до двери, уже берусь за ручку, и Дэн подает голос:

— Зачем ты переводишься?

Я останавливаюсь. Смотрю ему в глаза и думаю: рассказывать или нет? Почему-то расхотелось с ним делиться, но я же для этого к нему и пришла…

— Я должна.

— Что значит — должна? —

Дэн по-прежнему сидит за компьютерным столом, только теперь развернулся всем корпусом ко мне.

— Я должна выяснить, что там произошло.

— А что там произошло? — непонимающе хмурится Дэн.

— Вот это я и должна выяснить. Мама не просто так попала в больницу. Кто-то ее… — я пожимаю плечами, — … сильно обидел. Я случайно подслушала разговор замдиректора. И он сказал, что кто-то из учеников что-то плохое ей сделал… довел как-то, поиздевался ли… он не уточнил, но именно поэтому у нее случился инсульт. Они хотят всё замять. И поэтому оплатили ей лечение, а меня приняли в гимназию. Типа вместо моральной компенсации. Но я согласилась только затем, чтобы всё выяснить. Чтобы узнать, кто это сделал.

— Так ты спроси у Валентины Павловны.

Я качаю головой.

— Нет… она… она не помнит.

— Женька, ну можно же придумать какие-то другие способы, — Дэн поднимается со стула и идет ко мне. А я стою, привалившись спиной к двери.

— Ну, какие? Кто мне иначе расскажет? Никто.

— Может, в полицию обратиться?

— И что сказать? Я тут случайно подслушала чужой телефонный разговор, из которого сама толком ничего не поняла, но кое-что заподозрила? Да меня обсмеют только. И потом, не забывай, кто там учится. Дети высокопоставленных чиновников и миллионеров.

— Жень, ну все равно не уходи…

— Я должна. Дэн, ну какая разница, где я буду учиться? Мы живем в одном доме. Мы и так не расстаемся. Будем так же вечерами встречаться.

— Не знаю… не нравится мне эта затея. И за тебя беспокоюсь… даже боюсь.

— Это ты зря. Я не пропаду.

Дэн вплотную приближается ко мне.

— Не пропадет она… Подцепишь там себе какого-нибудь мажорчика…

— Так вот в чём дело! — усмехаюсь я. — Так бы сразу и сказал. А то: боюсь, беспокоюсь…

— Беспокоюсь, конечно… — хрипло шепчет Дэн, прижимаясь ко мне всем телом. — И боюсь тебя потерять…

Скользит губами по мочке уха, по скуле, находит губы. И целует так, будто и впрямь я уезжаю навсегда.

10. Женя

Серебряный бор, где находится гимназия, километрах в пятнадцати от города. Но поскольку не все работники имеют личный транспорт, в течение дня туда-сюда по расписанию курсирует автобус. Привозит и увозит таких, как моя мама — уборщиц, охранников, поваров, дворников. На нем теперь и я буду добираться до гимназии и обратно.

Единственное, что неудобно: на остановке я должна быть очень рано, в половине седьмого утра. Автобус ходит строго по часам и никого не ждет. Опоздаю — и всё. Следующий рейс только в одиннадцать. А занятия начинаются в девять.

Всю ночь накануне я не сплю. Как бы ни уверяла наших, что мне всё нипочем, я отчаянно трушу. Утешаю себя лишь тем, что, по сути, они ведь просто люди. А подход можно найти к любому. И не все наверняка такие же сволочи, как тот подонок.

Утром я как штык на остановке. Несмотря на бессонную ночь, бодрости во мне хоть отбавляй. А нервы натянуты как струны.