Подорожники
Шрифт:
Аникин нашёл место обитания кладовщика, определил, где прописана его родная тёща, где обычно проводит кладовщик «симпозиумы». Перед засадой Аникин решил отдохнуть, потому, как неизвестно, с каким успехом пройдёт ловля человека. Затолкав в дебри полыни мотоцикл, Владимир встал перед закрытым гостиничным окошечком. Он бы мог развлечь себя, отправившись в клуб, посетить видеосалон, но не любил тратить время на пустопорожние мероприятия, считая их недопустимыми, в, то время, когда вокруг идёт битва за урожай, когда, надрываясь, гудят двигатели тракторов и комбайнов. Он эти звуки слышал даже кожей, даже когда ел за столом бригадной столовой или мылся в бане, отмывая с рук и всего тела рабочую грязь и пыль.
За фанеркой весело разговаривали и даже хихикали, поэтому тихого стука не слышали и не слушали. Вова долбанул покрепче. Наступила тишина. Последовала ответная реакция.
– Чего тут колотишь? – напустилась молодая, но уже раздобревшая от бездельного сидения хорошенькая женщина.
– Мне бы поночевать. На ночь только, – сказал Аникин, вынимая паспорт, деньги…
– Ха. Удивил. Тут галошами не торгуют сегодня, – игриво сказала женщина, стараясь сразить своим юмором мужчину, чьи ботинки высовывались из-за шкафа. – Паспорт.
– Мне, пожалуйста, номер. Отдельно чтобы, – женщина не обратила внимания на его просьбу, начала писать квитанцию, весело поглядывая в сторону жёлтых не чищеных штиблет. – Есть отдельные номера? Номера есть? – интересовался комбайнёр.
– Что ещё? Деньги давай. Чего тут взялся шуметь. Не в коровнике…
– Нет номеров? – Аникин заволновался.
– Какой тебе номер? – прогудел мужской голос. Штиблеты зашевелились.
– Дали койку. Радуйся. Барин выискался. – Грубо заговорила женщина. – Посмотри на него. Номер ему.
– Понимаете, я ночью очень храплю. Людям будет в номере со мной очень плохо спать. Вот и прошу отдельный номер. Заплачу. – Начал пояснять Аникин, и ему стало даже противно от своих раболепных пояснений.
– Храпи себе, сколько влезет, – сытно отрыгнув, надменно хохотнул мужчина. – Забирай сдачу и ключ. Храпит он. Кто не храпит? Младенцы. Шуруй себе…
Аникин окончательно обиделся. А тут фанерка упала, отрезав дежурную с красными ногтями и штиблеты от его взора. Этот равнодушный стук вывел Аникина из равновесия. «Не о себе же думаю, а они ещё издеваются. Что за люди. Я же никому спать не дам своим храпом. Люди будут злиться на меня и не отдохнут толком». Вовик стукнул в фанерку. Потом ещё раз.
– Ну, чего тебе? – истерично вскричала дежурная.
– Почему вы мне номер не дали. Я буду храпеть, а люди – нервничать, разве непонятно?
– Иди, отдыхай. Тебе сказали, – грозно послышалось Аникину.
– Мне нужен номер, потому что я сильно храплю по ночам.
И тут они дружно набросились на Аникина, обзывая обидными словами: «Прохиндей. Алкаш. Пьянь бездомная. И так далее». Принялись пугать медвытрезвителем. Аникин сначала растерялся, а потом им ответил. Без резких выражений, без грубости, но дал понять, что не на того напали. Тут из двери вышел высоченный мужчина в штиблетах, схватил Аникина за локоть, схватил больно и нагло. Будто хотел пригласить на танец.
– Ты мне общественный порядок не нарушай. Я тебя сейчас отправлю на лёгкий труд. Будет тебе отдельный номер.
Аникин обиделся сразу, схватил мужчину, как учили на заставе, где он три года защищал рубежи родины. Припёр мордой к стенке штиблетника. Тот вдруг заныл, заныл:
– Я командир народной дружины, – вырывался из сильных рук незнакомец, но не мог вырваться. – Я при исполнении… Я порядок охраняю…
– Если ты на посту, зачем водку кушаешь? – от командира несло, а не пахло свежевыпитой водярой, будто бы он принял стакан вот только что и зажевал луком. – Видали мы таких командиров. Тебе доверили, а ты напился, как… – Аникин не стал клеветать на домашнее животное и пошел к себе в номер, согласно квитанции, но встряхнул мужчину, как пустой мешок.
Не успел Аникин умыть лицо, как в номер стремительно вошёл милиционер, краснокогая дежурная и поодаль – маячил мужчина в серых брюках, держа в руке оторванный рукав от пиджака. Аникин сразу понял, что народ в этой деревне сволочной, и придётся отсидеть пятнадцать суток. «Он бы мог себе морду ещё набить, но не решился, – подумал Аникин, вытирая руки.
– Что себе позволяете? – заговорил сержант, заглядывая под кровать, за шифоньер, обыскивая четырёхместный номер глазами.
– Оскорбил, как мог. За что, – притворно плакала чёрными слезами дежурная. – Требует номер. Тут их целая банда с утра околачивается. Я позвала дружинника Колесникова. Он и народную дружину избил. Грозился всех зарезать…
– Сколько можно врать? Никого не избивал. Даже рукав себе свой оторвал. Вот этот пьяный дружинник и набросился на меня, а теперь старается из себя пострадавшего изобразить. В коридор он выходил в рубашке. Пиджак висел на стуле. Я приехал за помощью. Комбайн сломался. А тут… Храплю я очень громко. Стал просить отдельный номер, чтобы людей не беспокоить, а эти граждане накинулись, стали обзывать, руки закручивать.
– Забери его, Иваныч, на пятнадцать суток, узнает, как отрывать рукава. Пьяный, как сапожник. Тут их пятеро кучковались. Пили в номере.
– Незнаю, кто с вами кучковался. Я – спиртное с посевной не пью. Техника.
– Собирайтесь, – сказал милиционер, – Разберёмся. Зачем рукава отрываешь хорошим людям? Выпил человек чуть-чуть, а может, у него зуб разболелся…
Понял Аникин, что чужой он тут, а значит, виноват. Утром вышел из гостиницы, недоумевая, почему у него такой лёгкий портфель. Ни банки с мёдом, ни бутылки с водкой в нём не оказалось. Он вспомнил, как дышал сначала в стакан, потом в бумажный кулёк, как их нюхали два человека в форме, как удивлялись, как смеялись, когда узнали, зачем он просил номер.
Как вы понимаете, доброта требует жертв. Забота о ближнем привела Аникина в отделение милиции. Заплатил он за рукав, за разбитый графин и стакан. У него не оказалось свидетелей, которые бы подтвердили, что он никого не трогал, никакие графины не колотил. Что такое справедливость – это стечение обстоятельств. Справедливость, доброта, как показал опыт, наказуемы. Если бы Аникин был обыкновенным человеком, когда ему нахамили, то есть плюнули на щёку, он бы ласково подставил вторую и при этом культурно использовал платочек, то с ним ничего такого не случилось. Аникин не был обыкновенным, он был добрым.